в ворота прошли, влились в гущу утренней толпы базарной, договорившись с бабушкой по окончанию торговли друг друга не ждать, потому что время дорого, возвращаться раздельно. «Вы сами с собой только не потеряйтесь. Держи Клава кружку, не выпускай, и воду сама черпай, прохожим не доверяй!»
Покупателей к девяти часам утра много меньше, чем было в семь: разговорчивые мещанки – сами себе хозяйки, проспавшая горничная прислуга, а скоро и поварская вторая смена из лагеря военнопленных объявились. Последние – завидные покупатели: помногу всего берут, расплачиваясь иной раз и новенькими хрустящими ассигнациями, таская их из карманов австрийских узких мышиного цвета брючек. По большей части Новый базар посещали галицийские денщики-хохлы, обслуга офицерская, да повара-румыны и венгры. Новый базар ближе к лагерю военнопленных, чем базар Старый, на нем и цены на зелень, солонину, вяленую рыбу и сало, да овощи обычно ниже. Нагловатые офицерские денщики шатаются по площади часто совсем без дела, за ними глаз да глаз: на пробу берут много, а еще больше таскают походя. Завидя галицийскую шантрапу, женщины с товаром настораживаются, загодя повышая голоса: «Чего уставился, проходи мимо, нечего не дам пробовать, знаем мы вас – пробовальщиков».
Вот и к луковичной сумке старушки Киселевой причалил усатый хохол гражданского вида: в грязновато-светлой вышиванке, потертой меховой безрукавке, местами облезлой смушковой папахе.
– Здоровеньки булы, почем же ынтырэсно бабка твоя цыбуля?
– Будь здоров, мил человек. Пять копеек пучок с утра был.
– Вин шо, мабудь сбавишь трошки?
– За так хочешь получить? Иди, иди себе дальше с богом… и руками грязными не трогай…
– О-це, кацапки до чего жиднючие, а возьму пучок на пробу…
– Лук не пробуют – все знают, что горький, ты один не знаешь – дурнем прикидываешься.
– Скильки у тэбэ в суме пучков будэ?
– Сколько будет – все наше…
– Це богата будэ…
И все-таки уволок пучок, зажевал, а через два шага выплюнул: «О, це горька пилюля, ей бо… даром не треба…».
Но за каких-нибудь полчаса весь лук разошелся. Наторговав мелочи, бабушка Киселева зашла на мясные базарные ряды, которые в начале марта, после объявления революции сократили, выделив место для митингов, но потом опять вернули, приценилась к баранине, сторговала два фунта для супа к обеду, в рыбном ряду еще пять карасиков купила, заторопилась домой – обед готовить.
Галициец подошел к детям:
– А ну дайте хлопцы чоловику водицы испить, дюже упарился с утречка, просимо одну кружечку…
– Кружка – копейка…
– Вот же бисовы диты, и за воду гроши тянут, откуда же мне стильки зробить, чтобы и за воду платить, если я без того голодный-холодный пленный?
– Налей ему кружку, – сказал
