а в нем по внешнему кольцу огромного стола сидят в черных мантиях и шапочках с кисточками благообразные люди с умными лицами. Председатель этого блестящего собрания держит в руках украшенную вензелем красную папку и зачитывает текст, затем все встают, аплодируют и устремляют улыбающиеся лица ему навстречу. Он, Зверев, тоже в мантии, степенно идет к председателю и из его рук получает диплом лауреата Нобелевской премии за выдающиеся открытия в области органической химии. А дальше – вспышки фотоаппаратов, телекамеры, нацеленные на него, руки журналистов с диктофонами, тянущиеся к нему, и их вопросы:
– Господин Зверев, как вы сами оцениваете ваши открытия?
– Это переворот в общественном сознании, – непринужденно говорит он. – Теперь возможности нашего разума поистине безграничны. Нет больше пределов человеческой памяти. Мы можем черпать из этой кладовой поистине бесценные сокровища знаний. Отныне человек действительно сравнялся с богом.
Зверев Саша, по прозвищу «Химик», никогда не видел наяву процедуру присуждения Нобелевских премий. Но она почему-то именно так рисовалась ему во сне еще в школьные, а впоследствии и в студенческие годы. Такие сны будоражили его, тешили самолюбие, приятно подстегивали тщеславие, и ему по молодости лет казалось, что дорога от них к действительности не такая уж и большая.
Снились они порой и сейчас… Однако пробуждение после этих снов было ужасным. Он просыпался всегда в одно и то же время, незадолго перед рассветом, и старался по привычке отрешиться от той действительности, в которой теперь находился, от стойкого запаха большого скопления людей, спящих в комнате, их храпа и сонного бормотания, порой переходящего в нервный бред или болезненные вскрикивания. Это был короткий миг, когда он мог быть предоставленным самому себе. Он лежал в кровати, закрыв глаза, так как знал, что тусклый свет вечно горевшей лампочки в дальнем конце комнаты, где за столом, опустив голову на руки, дремал дневальный, начнет вовлекать его в нынешнюю реальность, чего ему больше всего не хотелось. Он желал остаться в своих мечтах еще хоть на несколько минут.
Иногда ему начинало казаться: все, что с ним случилось и что происходит сейчас, является ничем иным, как кошмарным сном, а то, что ему снилось – и есть настоящая действительность. Тогда он ужасался: неужели наркотические видения не оставили его, и последствия наркотиков, которые он уже не употреблял много месяцев, еще цепко держат его в своих острых когтях?
Он встал с кровати и пошел по длинной комнате мимо дневального, тут же поднявшего голову и оторопело глядевшего на него.
– Мне на «танк» нужно, – сказал он.
Дневальный, понимающе кивнув взлохмаченной от сна головой, спросил:
– От шамовки что ли тебя понесло?
– Ништяк, – успокаивающе махнул он рукой.
Зверев прошел в уборную. Когда-то его коробило от уголовной лексики, а теперь он сам спокойно ее применяет. Здесь быстро привыкаешь к фене. Пожалуй,
