но строен и гармоничен и четкими очертаниями напоминал мне почему-то печатный пряник. Выглядывая из окна, я не сразу увидел своего друга. Дело в том, что в Воронеже электровоз, вместо первого вагона поезда, как это полагается, прицепили к последнему, и мы поехали вроде как задом наперед. Обычная нумерация сбилась, мой первый вагон оказался в хвосте, в то время как Михаил Бондарев встречал меня в голове состава. Наконец, где-то в середине перрона мы встретились и обнялись.
– Не могли объявить, что нумерация идет с конца, – ругнул Михаил нерадивого вокзального дежурного. И, ударяя меня по спине, обрадовано воскликнул: – Ты молодчина, что приехал. Мы, с тобой, Кузнечик, обалденно проведем здесь время.
«Кузнечик» – это я. Вернее, так меня звали с детства друзья и знакомые. Думаю, не надо иметь много ума, чтобы понять, что иначе не могло и быть, если фамилия у меня Кузнечиков. Естественно, добродушный Мишка Бондарев, которого я сейчас тоже от души хлопал по плечу, слыл среди близких ему людей «Бондарем».
Мы сели в маленькую Daewoo Matiz, в Мишкину несравненную «букашку». У него странное пристрастие к маленьким машинам. До «Матиза» он пользовался легендарной «Окой», в которую он из-за солидного телосложения непонятно как помещался. А еще у него была слабость к невысоким и худощавым женщинам, у которых он, наоборот, не пользовался особой симпатией. Этим, наверное, и объясняется то, что мой друг до сих пор не женат.
Выехав с вокзала, мы повернули возле памятника князю Воронцову – основателю Ейска – налево и скоро очутились на набережной. Слева раскинулась бирюзовая гладь лимана, блестевшая в лучах восходящего солнца.
Эх, как давно я не видел море. Я любил его. Не просто, как отдыхающий, жаждущий поваляться на песчаном пляже и понежиться в теплых волнах. Море всегда казалось мне живым существом со своим необузданным и противоречивым характером. Сейчас оно было нежным и ласковым. Огромный Мишка тоже чем-то напоминал море. Внешне – степенный и спокойный, но если его по-настоящему разозлить, то наружу выплеснется такой мощный сгусток энергии и силы, что только держись…
Я искоса поглядывал на Бондарева. Сколько времени мы с ним не встречались? Пожалуй, около года. Раньше, когда оба жили в Москве, то часто общались друг с другом. После чрезвычайного происшествия, связанного с побегом преступника, он так и остался жить и работать в Вологодской области. Однако, приезжая в Москву в командировку или отпуск, неизменно восхищался ею. В отличие от меня, он любил столицу.
– Москва хорошеет на глазах, – степенно говорил Михаил, окая совсем уже по-вологодски и мягко растягивая гласные буквы в конце слов.
Я обычно иронически усмехался. Кто лучше меня знает изнаночную сторону московского бытия? Однако иногороднего жителя Москва обычно поражает внешним блеском, является для него лакомой приманкой и вожделенной мечтой.
– Ты стал рассуждать, как провинциал, – возражал я Бондарю. – Москва суетной, взбалмошный
