приятно, очень приятно, – подхватили остальные, а шустрики четвёртой октавы на радостях чуть не устроили кучу-малу.
Девочка оказалась прилежной и способной ученицей. Каждый день, даже по воскресеньям, она садилась за своё любимое пианино и играла, играла. Клавиши чувствовали, как растет умение маленькой пианистки, как крепнут и наливаются силой её пальцы. Ведь клавиши лучше всех знают всю тяжесть труда музыканта и умеют ценить его. Если за инструмент садится человек равнодушный к музыке, или пустой и ленивый, они нехотя отвечают ему колючими и резкими голосами, а если же с ними начинает разговаривать влюблённый в музыку… О, тогда они с радостью показывают ему всё богатство своих голосов, становятся упруго-лёгкими и послушными.
Правда, сначала девочка разговаривала лишь с белыми клавишами первой октавы, чем вызвала обиду остальных.
– Наверное, мы чем-то не угодили ей, – говорили они, – она нас любит меньше этих выскочек первой октавы.
– Подождите, – успокаивал их старший братец «До», – дойдет очередь и до всех нас, вы уж поверьте моему слову.
Он так убедительно говорил это, что все, даже чёрные двойняшки, переставали ворчать и терпеливо ждали наступления следующего дня.
Однажды девочка заболела. Не очень сильно, но так, что заниматься с учителем у неё не хватило сил. Тогда учительница сама села за пианино, и для клавишей наступил настоящий праздник. Она не обошла вниманием ни одну клавишу, даже старичков субконтроктавы, а уж четвёртая заливалась под её пальцами такими трелями, которым позавидовал бы самый голосистый соловей.
Под конец учительница сказала девочке:
– Сейчас я сыграю пьесу на одних чёрных клавишах. Её написал польский композитор Шопен и назвал концертным этюдом.
Чёрные клавиши, услышав это, возликовали, выпрямились во весь рост и замерли в радостном ожидании. Учительница подняла руки, и… пальцы ее с непостижимой быстротой забегали по чёрным клавишам, которые уже ждали встречи с ними и, мягко и упруго прогибаясь, запели чудесную песню, которую когда-то услышал в своём сердце великий Шопен.
Девочка плакала и не скрывала своих слёз, и слёзы её были чистыми и прозрачными, как капельки утренней росы, и радостными, как алая заря, ибо их породило великое волшебство музыки, а это значило, что душа девочки распахнулась во всю ширь навстречу этому волшебству и останется с ним навсегда.
Голос
Ранним утром весеннего месяца мая, в старых стенах родильного отделения раздался пронзительный крик. Акушерка, принимавшая роды, вздрогнула, и едва не выронила из рук младенца, только-только увидавшего свет.
– Певцом будет… – разглядывая голосистую кроху, сказала она обессиленной маме. – Такого голоса я ещё не слыхала…
И правда не могла она видеть тот миг, когда сам Господь Бог легонько вдохнул в маленький
