Подобрал. Отладил. Подарю сынашу Володьке. Пусть играет. Отдал ему контрабас, принёс из Большого, где когда-то я служил…
На Анохине модняцкая шляпа кавказца Ушанги, квартирничал тут когда-то. В подарок отдал эту шляпу.
Николай Григорьевич навеселе.
Сегодня у него получка.
– Николай Григорьевич! Не знаете, кто сошьёт мне брюки?
– Если пойдёшь по моей стезе, то тебе повезёт. У меня есть знакомый старичина. Сошьёт.
– Когда вы подшофе, вы говорите лишнее.
– Может быть. Язык – это дебаты… Я хотел сделать скульптуру… Голову отца из груши. А Лидка оторвала. Она ни музыку, ни скульптуру не любит… Хочешь семечки? От сибирской язвы помогают. Грызть нечем, зубов нэма, а ощущение есть. Аж слюна бежит, как у подопытной собаки Павлова в Рязани… Мне б ещё лет пятнадцать… Я б много великого сделал. Но эта лягуха степная помешала. Если б она росла в городе, развитая б была… Я пытался прожить почестнее. Пять раз приходилось менять операции. А всё пишется, отмечается в трудовой книге. Мне надо в депо, шлак на дом привезти. Надо подремонтировать. Чтоб было как раньше. Царские перегородки с инкрустацией… Иэх! – и его снова снесло на пение под стон гитары:
– Я ж тэбэ, милая, аж до хатыночки
Сам на руках донесу…
– Скучно меня слушать? Вот тебе анекдот. Пушкин со сцены говорит: «Дарю ослиную голову». Из зала голос: «Сам останешься с чем?» – «Сам останусь со своей». – «Ты только сейчас дарился ею!»
– Если описать мою жизнь… моих родителей… Мать заставляла нас, детей, молиться. А мы… На Пасху… Залезали у церкви на деревья, разоряли гнёзда, бросали удочки на пасхи, которые приносили святить, и фюить между ног. Мать вышла со всенощной на Пасху и прямо в агитпункт – он напротив церкви – и запела:
– Не нужно нам попов,
Подавай нам Ленина!
Потом снова вернулась в церковь и молилась всю ночь.
Пришёл Гуркин с новым квартирантом. Спрашивают:
– Сколько здесь ночуют?
– Сколько соберутся! Вот такой у нас балет «Бахчисарайский водопровод»! – отвечает Анохин. – Проходите. Не мешайте нам гонять мульку…
Ребята ушли. Анохин хвалится:
– Купил бабе рейтузы за четыре пятьдесят. Праздник же на носу! Глянь!
– Господи! Неужели у неё такая огромная империя!?
– Ещё б мала не была! Хотя… Взял пятьдесят шестой размер, – Анохин развесил их перед своей грудью.
– Как вы с нею справляетесь? Как вы, хвала и гордость наша, там доказываете свою правоту?
– Да уж держим мужескую марку отличично! Претензий не поступало ни в устном, ни в письменном виде.
4 марта
Явились строем, но без песни
9.00.
Татьяна, я и Новиков одновременно вошли в кабинет.
Татьяна ликующе докладывает:
– Во, Александр Иванович! Мы явились строем!
– А почему без песни? – на улыбке выговаривает Медведев.
– Сегодня
