Малинин, пролетая в этот момент мимо окна библиотеки, задумчиво почесал нос и помахал Асе – столь же обворожительный, сколь и невидимый.
«Интересно, как она могла оказаться в читальном зале, если мы расстались двадцать секунд назад?..» – подумал он и пару раз кувырнулся в воздухе, чтобы приноровиться к восходящим потокам тёплого воздуха, а на самом деле потому, что чувствовал себя сейчас по-настоящему крылатым. Закатное солнце, отразившееся в окне читального зала и случайно заметившее выражение лица Яна Малинина, закатило глаза. О боже мой, что за банальность! Неужели эта сказка опять будет про…
«Чёрт возьми, – горько подумали хором Ася и Ян. – Ну о чём я думаю? Я же даже не человек, ну что хорошего может из этого выйти? С чего я вообще воображаю, что мне можно, например, любить? И что можно любить меня?»
…В ординаторской, распахнутыми окнами глядевшей на улицу французского коммунистического писателя, получившего, впрочем, всемирную известность благодаря далёкому от политики грустному рассказу «Нежность» (состоящему из писем к человеку, из-за каких-то глупостей отказавшемуся от своей истинной любви), бледный темноволосый доктор в заклеенных изолентой очках схватился за голову и истерически расхохотался.
Ровно в пять вечера Ян подошёл к библиотеке, секунду постоял в нерешительности у её дверей, после чего огляделся, решительно оттолкнулся от крыльца носками ботинок и, на лету становясь невидимым, помчался, не оглядываясь, прочь.
– Так будет лучше, – сказал он себе. – Ты никогда, никогда не объяснишь ей, что ты делаешь по ночам.
Ровно в эту секунду Ася Энгаус, выворачивавшая из-за угла здания, решительно щёлкнула пальцами, перенеслась на десять минут назад и, смешавшись с толпой, пошла на трамвайную остановку, глотая непрошеные слёзы.
Небо, солидарное с Асей, уронило на землю несколько скупых капель, словно спрашивая: ну, может, всё-таки не будем плакать?
– Так будет лучше, – бормотала она под нос. – Ты не принадлежишь себе. Ты умираешь. Такие, как мы, ничего не могут знать о любви.
…На заброшенную деревянную сцену в парке на трамвайном кольце поднимались, тихо переговариваясь между собой, невидимые для человеческого глаза музыканты. Солистка, седая длинноволосая женщина в легкомысленном шарфике в горошек, вышла вперёд и повернулась к единственному зрителю.
Их взгляды встретились.
…Ася Энгаус, прислонившись лицом к трамвайному окну, заплакала. По окну потекли слёзы – с двух сторон: в городе пошёл дождь.
Ян откинул с лица мокрые волосы и витиевато выругался сквозь зубы; летать в дождь он ненавидел. Видимость вообще никакая.
И молнии ещё эти.
– Игорь, приезжай сейчас. Я пришлю машину к трамвайному кольцу.
Телефон у Игоря, конечно, не работал – он вообще не очень помнил, когда этот телефон включал. Впрочем, того, кто звонил, такие
