мне на свете единому обречена!..Свети! Я жив, пока ты светишь.
И не моя вина,
что палит стопы мне, как пламя,
твоя блаженная земля,
твой мирный мир…
Я – камень,
камень, которому лететь велят,
который мощною рукою
когда-то пущен из пращи
и отрицанием покоя заклят:
«Лети! Ищи, ищи!..
Спеши, лишён тепла и крова,
лишён всего,
что в этом мире есть святого!
Что в этом мире
т в о е г о?!
Ты сам
Н И К Т О,
ничей и нищий,
во мраке – чёрное пятно…
Ты всё утратишь, что отыщещь,
и лишь одно…
Итака, дом мой зелёный,
о тебя опирается небо,
словно край опрокинутой чаши…
и лишь одно,
быть может, ты и не утратишь,
когда найдёшь – поди найти, глупец, попробуй!..»
Вновь пора мне в моё Н и ч т о…
Но ты – свети!..
Свети
звездою вечной, единственной…
Иначе мне – не быть.
«Когда…»
Когда,
наивный большой барабан,
я умолкну —
что будет со звёздами,
пляшущими там
под рокот мой?
Буяню
хмельной
невпопад и без толку
мир заталкиваю
в слов этих
ритм хромой.
Любовь моя,
океаны Земли – твоё ложе
тесно
но всё же
не крошево скал.
Нежно
ладонями осторожными
я на пламени
имя твоё
высекал.
Каменотёсом,
пламенотёсом
на мраморе времени
я расплескал
улыбки радугу – я, несносный,
радостный,
радужный барабан.
Это
нелепое
рыжее Солнце —
братец мой младший,
цыганский бог —
проснулось,
в открытое небо ломится
толпой ошалело пляшущих ног.
То-то
хохоту
будет сегодня,
когда сычи продерут глаза
в полночь,
которая
станет полднем,
когда
никто им
не сможет сказать,
где верх
и
