точно капли на плите.
И не хотелось бы, кого винить,
Сама позволила, – самой нести.
Забыть про все обиды, и простить.
Но не могу я этого забыть.
Клокочут в горле слёзы, давят болью,
И разрываясь болью, стонет сердце,
Я была любящей, надёжной, сильной, верной,
Но всё же не смогла тобой согреться.
И разгулялась не на шутку блажь,
Рубя под корень хрупкую надежду.
Едва упавшую, за шнуровав в корсаж,
С души срывает ветхие одежды.
И неуютно той от наготы,
Трясёт как лист, от сквозняка, продрогшую,
Цепляется за край своей плиты,
И тешится, что всё же не усопшая.
И хлещет налетевший дождь,
И грязь размокшая плывёт по телу,
И тут выходит подбоченясь ложь.
Пред беззащитным, хорошо быть смелым.
Ничтожно жалуясь, тиран скулит под дверью,
И ищет понимания, и тепла,
Ждёт от меня, что в ложь его поверю,
Но не того, я от него ждала.
И как ужаленная, прячется душа,
От откровенья меркнет, огорошено.
Не шелохнётся, но едва дыша,
Глядит на ложь, а та гребёт пригоршнями.
Трындит, себе в защиту с потолка,
Слова колючие слагая в монолог,
Но не того, я от тебя ждала.
Вот Бог, а вот тебе порог.
Сорвался ветер
Сорвался ветер. Волком воет под окном,
Стучит речитативом в стену ставнями,
Грустит и плачет мой любимый дом,
Зияя не забеленными ранами.
И разорённый двор поджал свой хвост,
На клубе розы, словно капли крови,
А виноград и вымерз, и посох,
От налетевшей петухом, внезапной боли.
И дети с болью смотрят на фасад,
Им дорог до сих пор, наш дом из камня,
И не войдут, ведь им отец не рад,
А в доме лишь всегда отец был главным.
И ветер оборвёт листву с дерев,
И смоет дождь плоды не первой зрелости,
И буйно разгулявшись, блажь и гнев,
Поставит крест на прошлой благосклонности.
И лист слетевший ляжет на порог,
Мне надо было от тебя немного,
Но ты, куражась, – выставил рога,
И мы ушли, отдавшись воле Бога.
И сердце, разрываясь, смотрит вдаль,
Ища приюта, где-то там, не дома,
И плачет наш поверженный рояль,
Чуть уловимым горьким, горьким стоном.
Контрольный выстрел
Контрольный выстрел сделать поспеши,
Моя
