осушавший выступившие слезы. Увидел силу, которая поможет Хаверсьюму пройти через все это. В этот момент Майкл понял, что стал свидетелем того, как пишется история.
Хаверсьюм продолжал:
– В течение дня мне стало известно, что стрелявшим был ирландец по имени Эймон Макгейл. Правительство не собиралось разглашать эту информацию, но я не вижу причины скрывать факты. Всем вам известна моя позиция. Всем вам известно, как я отношусь к подходу нашего нынешнего правительства в вопросе терроризма. Зная это, спросите себя: какова вероятность того, что стрелявший работал на одну из ольстерских террористических группировок, которые неоднократно нападали на Британию за последний год? Я не могу с уверенностью ответить на этот вопрос. Мои возможности ограничены. Следовательно, мое убеждение, что Эймон Макгейл должен быть связан с одной из таких групп, – лишь догадка. Тем не менее тот ужас, свидетелями которого мы стали сегодня, отчетливо напоминает те трусливые действия, к которым эти группировки уже неоднократно прибегали. Я говорю: всему есть предел. Время подвести черту и сказать «хватит». Время дать отпор.
Майкл понимал, что по другую сторону камер должны быть десятки репортеров. Едва ли в футе от Хаверсьюма должны стоять мужчины и женщины с телевидения, из печатных изданий, даже парочка из интернета, – никто из них не издал ни звука. Не было даже вспышек фотоаппаратов. Казалось, никто не ожидал, что Хаверсьюм скажет нечто подобное, и никто не знал, как реагировать. Откуда бы им знать? Разве могли они предвидеть, что член британского правительства публично озвучит имя подозреваемого в терроризме, чья личность все еще была служебной тайной? Или что он пойдет даже дальше и обвинит своего собственного правителя в том, что тот избегал единственно возможного объяснения? Хаверсьюм фактически потребовал, чтобы Уильям Дэвис отложил мирные переговоры и объявил войну ирландскому терроризму.
Аудиосистема Майкла уловила бы звук упавшей скрепки, однако из динамиков не доносилось ничего, кроме ошеломленного молчания. Он придвинулся ближе в кресле. Его острый адвокатский ум обрабатывал полученные сведения, подвергал их сомнению. Журналистам, в отличие от него, потребовалось больше времени на осмысление услышанного.
– Что, если одна из ирландских группировок возьмет вину на себя? Чего бы вы ожидали от премьер-министра в этом случае?
– От премьер-министра я не ожидаю практически ничего.
Глаза Хаверсьюма покраснели: результат решительного гнева и подавленных слез. Когда он заговорил, его голос был пропитан негодованием:
– Я не жду, что он вернет в тюрьмы сотни выпущенных на свободу за последние годы осужденных террористов. Я не жду, что он вновь пошлет наш спецназ в Ольстер, чтобы предать суду виновных в этих атаках. Я не жду, что он выдвинет ультиматум и католикам, и протестантам, чтобы те либо навели у себя порядок, либо были готовы к повторной милитаризации региона. Я не жду, что
