в тени: как она оперлась на сложенные ручки, вытянув головку, устремив глаза, так и замерла, словно заслушавшись.
– Это моя маленькая дочка, – сказал хозяин, оглянувшись по направлению глаз сечевика. – Маруся, подойди сюда!
Маруся подошла к отцу. Свет ярко ударил ей прямо в личико и рассыпался по всей ее стройной фигурке. Это была настоящая украинка-девочка, с темными бархатными бровями, с загорелыми щечками, в вышитой рубашке с широкими рукавами, в синей запаске и в червонном поясе. Густые русые волосы, сплетенные в косы, и в косах слегка кудрявились и блестели, как шелк. На головке был венок цветов, из которых иные уже поувяли, иные еще сохраняли свою свежесть и слабо пахли.
– Маруся! – сказал отец, – что ты слышала из нашего разговора?
– Все, – отвечала Маруся.
– А что?
Марусины глаза обратились на сечевика.
– Надо в Чигирин, – промолвила она, – надо до пана гетмана…
– Слушай, дочка, – сказал отец медленно и тихо, – что ты слышала, не говори ни одной душе живой, как будто бы ты и не слыхала. Понимаешь?
– Понимаю, тато! – отвечала Маруся.
Отец не повторил наказу, и Маруся не давала никакого обещанья, но в непоколебимой верности девочки никто не усомнился.
– Не надо тебе слушать наших речей, Маруся, – сказал Данило. – Поди, покличь мать из саду, скажи ей, что братья поснули.
Маруся покорно пошла к двери, но в эту минуту вдруг послышался лошадиный топот; скакал как будто целый отряд конных, послышались разнотонные крики грубых голосов, и бледное, как смерть, лицо хозяйки показалось в дверях.
– Скачут конные… отряд… – проговорила она. – Прямо к нашей хате… вот они…
– Пропало все дело! – глухо воскликнул Данило.
Сечевик уже был на ногах и держал в руках шапку. Козаки стояли молча. Суматохи не было ни малейшей, но видно было, что мысли страшно работали в каждой голове и что тысячи планов и намерений перевертывались у всякого в уме.
Хозяйка затворила дверь со двора в сени и из сеней в хату и стояла, не сводя глаз с мужа, в ожиданьи приказанья и распоряженья.
Около нее, так же бледна и в таком же смятении, стояла Маруся.
– Вы спите! – проговорил Данило, обращаясь к козакам. – Ты работай, шей! – сказал он жене. – Я пошел к товарищу еще засветло… Козаки пришли волов поглядеть, торгуют у меня…
– Есть выход из светлицы в степь, – обратился он к сечевику, – иди за мною!
Все это было быстро сказано и вслед за сказанным исполнено быстрее, чем можно рассказать словами.
В одно мгновение оба козака лежали на лавках, погруженные в завидный сон, подложив под головы люльки и шапки; свет играл на их лицах, нисколько не тревожа их крепкого сна, дыханье их было так мерно, что по нем можно было, как по часам, считать время; хозяйка сидела за работою, Маруся тоже, и обе прилежно погрузились в мудрости узорчатых рукавов.
Данило с сечевиком быстро перешагнули
