был убит властями. Парень приводит навскидку такие объяснения: shabbiha[4], свирепствующие в Хомсе, обычно являются выходцами из Акрама и прилегающих к нему кварталов;
оппозиционерам появляться там очень опасно. Университет, расположенный в западной части города, вообще объявлен военной зоной. По телевизору говорили о минометном обстреле, однако Д. утверждает, что у Свободной армии минометов нет, как нет вообще никаких тяжелых вооружений такого типа. Это его главный довод, и он его горячо защищает. В разговор вмешивается проводник, и начинается спор о минометах; для него калибр 60 мм, который весит девяносто килограммов, слишком тяжел, чтобы его мог нести один солдат. Я начинаю возражать, и наш спор тонет в деталях.
Время обеда. Сытная, обильная еда принесена из ресторана: курица, хумус, фалафель, салат. Наш проводник называет себя Al-Ghadah, что в переводе означает «Гнев». «Меня так прозвали в самом начале революции, но вообще-то я веселый!» Двое его приятелей – ливанцы, с их помощью нам завтра предстоит преодолеть ливанские пропускные пункты на границе. Дальше Гнев, который родом из Хомса, доведет нас до города. Весь переход распадается на четыре этапа и займет сутки, может, полтора дня. До границы на машине, потом несколько километров на мотоцикле, затем снова на машине.
Манон Луазо, моя знакомая журналистка, рассказывала, что ей, чтобы попасть на сирийскую территорию, пришлось идти по минному полю. Я спрашиваю, что об этом думает Гнев.
В принципе, нам это не грозит. Есть другие способы, они вполне надежны. Однако случиться может всякое. Сам Гнев ходил по минам только однажды. Но даже если придется, особой проблемы здесь нет: через пару недель после того, как правительственные войска заминировали приграничную полосу, САС расчистила в ней коридор трехметровой ширины. Это было два месяца назад. Один парень потерял на этом обе ноги. Мужчины хохочут: «Бу-у-ум!» – и руками показывают, как за спиной появляются крылышки. Как у ангела. Коридор отмечен камнями, по нему постоянно ходят контрабандисты. Гнев успокаивает: «Если придется идти там, я пойду впереди. Ваши жизни дороже моей». Сказано с пафосом, но искренне.
Вторник 17 января. Триполи – граница – Аль-Кусейр
5.30. Клич муэдзина. Очень мелодичный, многократно усиленный динамиками, он как бы взрезает плотную ночную тьму.
6.50. Подъем. Bleary grey morning[5]. В гостиной нас терпеливо поджидают двое проводников-ливанцев.
7.30. Отъезд. Белый микроавтобус, в салоне – плазма. За руль садится один из ливанцев. На экране возникает картинка, звучит приглушенная музыка. Под проливным дождем пробираемся по запруженным транспортом улицам Триполи. Окраина, промзона. Узкие ущелья на перевале занесены снегом, приходится делать большой крюк. Кроме того, надо обойти стороной два ливанских армейских блокпоста. А вообще самая короткая дорога – на север.
Извилистый переезд через Ливанский хребет, пейзаж скудный, облака цепляются за
Послушные властям наемные убийцы, часто алавиты. Термин появился в 1990-х годах, и поначалу так назывались алавитские мафиозные группировки, которые, при благосклонном отношении режима, контролировали сирийское побережье до своего исчезновения в 2000 году в результате прихода к власти Башара Асада. С началом известных событий термин появился снова, но теперь он означал группы гражданских лиц, рекрутированных властями для участия в репрессиях против восставших.
Серое туманное утро (
