евушки покрывает каштановый ершик отрастающих волос. У обоих изможденные бледные лица, темные круги под глазами.
Автобус рассекает серую мглу мощной лампой-фарой и протяжным звуковым сигналом. Впереди на шоссе выруливает тягач с длиннющей оранжевой цистерной.
Автобус проносится мимо, взбивая снежную пыль.
По автотрассе веет поземка.
Жаркое лето 2010-го. Москва, безоблачное утро.
Обшарпанный и помятый, местами фиолетового цвета автомобиль «Жигули» пятой модели паркуется в тени между глухой стеной и мусорным контейнером. Из автомобиля с трудом выбирается Юра – полноватый белобрысый мужчина лет сорока. Его наряд явно не соответствует марке и виду автомобиля. На нем темно-синий клубный «блайзер» с металлическими пуговицами, белоснежная рубашка, галстук-бабочка, белые брюки и черные лакированные туфли. На голову он водружает морское кепи. В руку берет трость. Оглядываясь, Юра выходит из переулка. Приосанивается. Ловит такси. Когда он уже усаживается на заднее сидение таксомотора, к его «пятерке» подбегают две дамы – молодая розовощекая «кровь с молоком», по молодежному «немного одетая» Марина с распущенными по плечам прямыми соломенными волосами, и постарше, Элла, ее мама, в сарафане и шляпе, с безвкусно накрашенным лицом и ярко-рыжими кудряшками, выбивающимися из-под головного убора. Размахивая газетой, Элла говорит:
– Вот, доча, ты и полюбовалась на автомобиль своего родного папки. Считай, с родителем познакомилась. Скоро в глаза увидишь.
– Стрёмный какой-то лимузинчик, ма.
– Шифруется, сволочь! Теперь он у меня – вот где! Не отвертится, ответит по полной, гад!
Поезд метрополитена отходит от станции метро «Киевская» Филевской линии в сторону станции «Смоленская» – и выезжает на метромост через Москву-реку. Хорошо виден с одной стороны – Белый дом, с другой – вдалеке, но отчетливо – остроконечное здание университета на Воробьевых горах.
Вульгарно накрашенная дама, Элла, и ее дочка Марина громко разговаривают, стоя около дверей вагона. Дама при этом обмахивается шляпой, задевая сидящего рядом Лаврова. Он подтянут и свеж. На нем шорты, тенниска и кроссовки.
– Ма, а ты уверена, что он мой папка? У тебя же столько их было…
– Уверена! Как то, что я – твоя мать! Я ж его, кобеля, специально тебе в отцы определила. Сначала я его с другим перепутала. А потом решила: какая разница? Пусть будет этот…
За Лавровым украдкой наблюдает худой мужчина в хлопчатобумажном костюме, с вафельным полотенцем на шее, которым он, время от времени, аккуратно собирает капельки пота со своего узкого бледного лица.
– Пусть будет этот! Разузнала про него. Только что институт кончил. То-сё. Надежды подавал. Первую семью бросил. Там у него сынишка остался. Здоровый ребенок. Я специально интересовалась. Значит, с наследственностью все абгемахт. Зачем нам чужие болячки, правда же, доча? Я и купилась. Выбрала момент – и уложила его на себя. На обе лопатки!
– Ну ты, мать, даешь!
– Труда не составило. Этот жеребец ни одной юбки не пропускал. Но одного раза было мало. Я ему и открылась, дура! Так, мол, и так, мне от тебя ничего не надо. Только ребенка. Он озверел: ты меня чего, как быка-производителя, что ли? Сильно ругался. Чуть не сорвалось. Но я соврала, что уже залетела. Значит, предохраняться больше не надо. Он на это и клюнул, кобелина. Не любил контрацептивов. И мы продолжили.
– Чего ж ты теперь, если только родить хотела?
– А мне обидно стало, когда я его по телеку увидала. Там какую-то тусовку передавали. Ничуть не изменился. Будто и не прошло столько лет. С бабами в обнимку. В кабриолете. Довольный. Пьяный. Шампанское рекой. Машину ему подарили.
– Автосалон, что ли, весенний?
– Он же нам – ни копейки! За все годы. Пусть теперь раскошеливается.
– Каким боком?
– А у меня план. Будет ему или тюрьма, или мы – в шоколаде! И ты мне в этом поможешь, доча. Да?
– Конечно, ма. Но как?
По громкой связи объявляют:
– «Александровский сад», конечная…
Лавров вместе с другими идет на выход и слышит за спиной:
– У меня гениальный план, доча! Ты ведь несовершеннолетняя еще… Вот на этом мы его и поймаем. Ну, Юрочка, держись! За все годы, гад, ответишь… Алло! Кто это? Плохо слышно. А, это ты…
Лавров выходит на улицу и направляется к старому зданию университета. Скрываясь за спинами прохожих, бледный мужчина в светлом мятом костюме и полотенцем на шее идет следом за Лавровым. Говорит по мобильнику:
– Это я, жрец Перуна Моргун… Да… Лавёр наш. Смарагд у него… А вы не сомневайтесь! Старое
