начале 1920 подтверждено документами Гонконг-Шанхайского банка и Иокогама Спеши Банка. Об этом с подачи Гришиного папы было доложено вождю Гришиной же партии, и тот с присущим ему глубоко продуманным эпатажем и напором выступил с трибуны Государственной думы с предложением начать переговоры с правительством Японии о возвращении российского золота. Плюс, понятное дело, процент за хранение, минус, как водится, оплата полученного оружия…
Поддержку, однако, это предложение не получило, вероятно, из-за высокогеополитических мегапричин, что у Гришиного папы вызвало недоумение, а у самого Гриши очередную лёгкую и объяснимую грусть.
Поэтому теперь, вполне резонно рассудив, что без высокой политики с её мегапричинами ему самому решать что-то будет как-то сподручней, Гриша и вернулся к той истории.
А имела та история ещё один подсюжет. Оказывается, в то же самое время по приказу адмирала Колчака в Японию отдельным вложением за № ИР-1919/1238 в Иокогама Спеши Банк были переправлены и приобщены к неслиянной части вклада новые высшие российские ордена, учреждённые до Колчака так называемым Всероссийским Временным Правительством или Директорией.
Из-за бурности и скоротечности событий эти ордена успели получить всего несколько человек. Речь идёт об орденах «Освобождение Сибири» четырёх степеней и «Возрождение Сибири» четырёх степеней. Изготовлены они были из драгоценных металлов в количестве…
А вот в количестве-то их и была та самая собака зарыта. Возврат золотых слитков с царским гербом был обусловлен массой вопросов – отсутствие мирного договора, спорная правопреемственность, оплата долгов, отсутствие документов и тому подобное – к тому же золото – оно и в Японии золото. Вопрос же с возвратом российских орденов казался проще: японца за освобождение или возрождение Сибири ещё пока рано награждать, переплавлять стыдно, но, самое интересное, документы-то на возврат вовсе и не требовались.
А требовалось, по информации Бориса Марковича, для получения вклада по договору хранения № ИР-1919/1238 предъявить точный перечень этого вложения; а его-то никто и не видел…
То есть кто-то, конечно, видел. Видел штабс-капитан Киселёв, ведший по приказу Колчака дневник экспедиции по захоронению казны, у того дневник видел Павел Афанасьевич Россомахин, бывший штабс-капитан, бывший полковник советской армии, работавший впоследствии краеведом в Тюменской области и умерший в 1956 году. Ещё дневник мог видеть, если он там ещё был, кто-то из чекистов, передававших в 1991 году на госхранение архивы КГБ по Тюменской области – и всё…
И абсолютно никто не знал, что папа Гришин, Борис Маркович, тоже видел этот документ у П. А. Россомахина во время их последней встречи в Тюмени незадолго до его смерти. Мало того, Борис Маркович, зная настроения П. А. Россомахина, был убеждён, что тот перед смертью уничтожил дневник «золотой» экспедиции Колчака и перечень переданных орденов в том числе.
Разговор о настроениях и
