старается для меня в том числе.
До самого дня кончины бабушки девочки ежедневно навещали ее, следили, чтобы старушка была накормлена, вымыта, одета. Им очень помогала Грачевская. Но ходить долго не пришлось. Неделю бабушка прожила в человеческих условиях: без пьянок, сытая, намытая. Потом скончалась. Старушха не смогла жить в этом зверином логове, адской дыре, не имея смысла жизни и любимого человека рядом. Когда у бабушек умирают мужья, они находят в себе силы жить, потому что у них остаются их дети и внуки, которые и являются главной жизненной опорой стариков. У моей же бабушки были и дети, и внучка, но только вот опоры не было. Наоборот, мы расшатывали все больше и больше и без того чахлые подпорки ее жизни. Она, конечно, боялась за дядю Витю, но у нее не было ни сил, ни возможностей поддерживать старшего сына. Ей в этих условиях стало уже настолько себя жаль (и я ее понимаю), что она решила бросить старшего больного сына на произвол судьбы и умереть, ведь ради младшего сына-изверга и бездушной внучки она жить вовсе не хотела.
Отец, когда не пил, вставал рано, часов в шесть утра. После визита Вики и Насти он как раз перестал временно устраивать попойки. Многие порывались прийти в гости, но Седой, волнуясь, что девочки зайдут проведать нас, всем отказывал. Просыпаясь, он часто будил и меня, страшась одиночества.
То воскресное мартовское утро выдалось не самым ужасным, хотя март, как правило, мерзок в своих проявлениях, особенно утренних. Седой проснулся, сделал свои дела, понял, что его гложет одиночество, и растолкал меня.
–Вставай, Лиса, – услышала я знакомое родное бурчание над ухом, – пошли чай пить, уроки делать будем, завтра в школу.
–Папа, – спросонья попыталась перечить я, хотя давно уже должна была привыкнуть к подобным ранним побудкам, – я хочу еще спать.
–Лиса, – голос его стал тверже, настолько, что я даже сквозь сон почувствовала страх, – я сказал тебе, что пора просыпаться. Вставай.
Отец сказал – дочь сделала. Я проснулась, включила мультики, папа лег рядом, мы не собирались делать уроки и пить чай, просто ему было спокойнее так.
Я привыкла вставать рано в школу, но не каждый день. Частые пьянки, происходившие у нас дома на первом году моего обучения, длились до самой глубокой ночи, поэтому спать я ложилась довольно поздно, а мой отец еще позже. Из-за этих вакханалий мы часто не могли с ним вовремя проснуться, поэтому в школу я периодически опаздывала на урок, а то и два. За этими систематическими опозданиями последовала неуспеваемость. Разумеется, моя классная руководительница задавалась вопросом, почему я нередко пропускаю первые уроки, но у отца было оправдание: уход за престарелыми родителями и братом мешал нашим с ним походам в школу. Постоянные записки скоро перестали удовлетворять учительницу. Тетя Алена, мать Кристины, выручала нас время от времени, забирая меня в школу, но не каждый день. Иногда Кристина ходила сама, потому что ее родителям было безразлично, что на пути у нас стоит оживленная дорога, для первоклассницы являющаяся сложным препятствием. В такие дни отец не отпускал меня с ней, потому что беспокоился, переживал, считал подобное опасным.
Когда
