мать, уж точно. Они вообще не достойны ничего хорошего. Они рабыни. Любая пришедшая ко мне баба просто шваль, если не жена друга. Я не женщину уважаю, а друга. Каждая баба, тупая и беспринципная, достойна, чтобы ее мутузили. Я и мать свою бил, и Алину бил: они заслужили.
Мать моя, может, заслужила. В их с отцом отношения углубляться мне слишком пошло. Но чем заслужила старая бабка такие страшные гематомы по всему телу, которыми одаривал ее из раза в раз родной сын, я не знаю. Разумеется, она его ненавидела. За такую жизнь, которую он ей устраивал, я бы отравила подонка. Какая тут любовь? Но Седой не винил себя никогда, только лишь окружающих. Он выдумывал в своей голове различные фантазии, которые выдавал за истину, чтобы оправдывать свои зверства, так и сам же в них верил, поэтому считал себя правым.
–Ты понимаешь вообще, Ира, – все не унимался отец, – что если б не твой муж, я бы с тобой так уважительно не общался. У баб нет мозгов. Вы куры все. Баба с мозгами – редкость, великая редкость, дар просто. Я баб с мозгами уважаю, бесспорно. Но вас, основную массу, презираю. Радуйтесь, что вас подобрали мужики, поэтому только вы не скитаетесь по притонам, в нищете не раздвигаете ноги. Я так Алину подобрал. Никчемные создания. Без мужика баба по сути никчемна. И мать моя никчемное создание. Она без отца никм бы была. Так зачем мне хоронить ее по всем правилам, если можно выкинуть это тело в пакете в яму и не платить? Денег нет. Или ты дашь мне денег?
Все это Седой говорил с полной уверенностью в верности своих суждений. А ведь подобные речи о женщинах я слышала все свое детство. Папа любил поднимать тему женской ничтожности. Часто пьянки сводились к таким разговорам. Иногда он рассказывал про общие случаи, иногда уверял мужей в непригодности их жен. Всякое бывало. И реакции разные. Иногда молчали, иногда слушали и соглашались. Но спорили редко. Седой знал, кому говорить, чтоб не встретить отпор. Достойным людям он не нес подобной чуши, видимо, знал, что правым его не посчитают. Он часто выделял среди всего этого бреда, что я достойна уважения и любви, потому что являюсь его дочерью, поэтому не могу быть подобной прочим женщинам (спасибо). По пальцам можно было пересчитать тех, кого Седой уважал. Основную же массу презирал и ненавидел.
Седой способен неординарно мыслить, и кто бы знал, как мне омерзительна эта неординарность. Настолько омерзительна, что за такие жизненные принципы морального урода мне часто хотелось стереть отца со света, когда я становилась старше. А ведь примеров его неадекватности масса.
Утром следующего дня приехала Алина с мужем. Она долго стучала, но никто не открывал. Мы с папой спали как убитые, потому что легли поздно. Я слишком устала, чтобы проснуться, а он слишком много выпил.
У мамы все еще были ключи от квартиры, которыми она и воспользовалась. Войдя в дом, Алина ужаснулась: вонь стояла дикая (за время жизни с Алешей мама, приучившаяся с помощью нового мужа жить в чистоте и поддерживать порядок, отвыкла от таких запахов). Валялись бутылки, бычки по полу. Я спала голенькая с отцом, одетым в грязные джинсы и вонючую футболку.
–Олег,
