вековечны они, впечатаны, впаяны в окружающее, словно диковинные инклюзы в необъятный янтарище поднебесный. Чувство светлое и понятное: исподволь хочется ведь о времени быстролётном забыть, о том, что непостоянного больше, больше, (увы?)… Приятно, сладостно, сливаясь с чем-то конкретным, неброским, но имеющим место быть, дополняющим фон неповторимый, замирать от мысли: ты, имярек, также уникален, своеобычен и являешься штрихом наносимым в панораме изменяющейся бесконечного мига земли… И на Волге, «туточки», желание окунуться с головой в обманку оную возникает стихийно-страстно, само по себе. Об ином напрочь забываешь, растворяясь в ипостаси величественной, подпитываясь флюидами соборности, славы славянской, подпадая под перезвоны чернокрасные оков-колоколов – звуки те будто вниз по Волге плывут, ровно плоты с виселицами, на которых пугачёвцев казнённых для усмирения духа бунтарского «сплавляли». Именно здесь начинает человече божий возвращаться к истокам собственным, он останавливается, замирает в лихорадочной гонке по замкнутому кругу, прислушивается к сердцу, открывает в нём новые залежи глубинные, стремится к заповеданным тайникам души своей… А потом, позже, будет благодарить небо за воспоминания о чуде единения с рекой такою, за то, что хотя бы один-единственный раз испытал былинное, богатырское счастье в крови!
Вот что такое Волга для истинно русского человека.
И на её берегах сделал Серёжа свой первый шажок.
За ним второй, третий… последующие – обычное детство бедное. И вместе с тем – богатое-препамятное на всю оставшуюся каторгу, не жизнь, на отпущенный до дней конца срок. За вёрст же тыщи отседа без пяти минут майор Бекетов, будущий штабс-офицер русской армии (делал, кстати, успешно-быстро военную карьеру], водил солдатиков в атаки на супостатов, пил много-часто, чего раньше себе не разрешал, в картишки резался, оказываясь больше в выигрыше, между прочим, и деревенскую Венеру нежно вспоминал…
Под притолокой небной горячо, привольно жить! Всполохи златомаковые церквей, отражения ломкие в зерцалах волглых зорь-зарниц, крестов на погостах, что одноного с холмиков печальных бегут-не сбегут… выжеги залпов ружейных-пушечных – день за ночью да воочью, день и ночь – с сердца прочь… Поспешали годы. Не было покоя. Не снился даже! Не приходил – удалялся. Вздыбилось население – руссы иже с ними! – и не мужичьё сиволапое, а такие, как Иван Зарудный, Трофим Бугров… На устои самодержавные замахнулись лучшие из лучших представителей народа излупцованного, революцию им подавай! Не абы какую революцию, а самую что ни есть справедливую: выстраданную. Светлое грядущее за прошлый гиблый кошмар! А ведь верно: отчего одним позволительно холить себя и помыкать другими, большинством, и отчего большинству оному неможно по-человечески жить-быть? Где же тут мораль православная, заповеди Божии? Выходит, не христианская, но христопродажная налицо! И всё – баста. Да здравствует «победоносная коммунистическая революция»!
