– брат решил стать миссионером.
Я ненавидела это его прозрение. Совершенно эгоистично считала себя покинутой. Ни на миг не ощущала жалости к тем несчастным, лишенным слова Спасителя, что томились в зловещих империях. Я понимала лишь то, что Лаон оставляет позади края нашего детства и в поисках приключений отдаляется от меня. Терзаясь страхом и завистью, я нашла себе место компаньонки, а позже – гувернантки.
Лишь распечатав первое письмо от брата, пахнущее сахаром и серой, я узнала, что Лаона отправили в Аркадию. Послания приходили, мягко говоря, нечасто и мало сообщали о здешней его жизни. Полагаю, он думал, что подробности меня взбудоражат, пробудят давно похороненную тягу к путешествиям.
Но, похоже, в переписке с Лондонским миссионерским обществом мой брат был столь же пугающе немногословен. И едва мне стала очевидна глубина его умалчиваний, я принялась планировать собственную поездку. Шквалом писем мне каким-то образом удалось убедить миссионерское общество: хотя для незамужней женщины путешествие за границу – поступок неординарный, я тем не менее должна отправиться следом за братом. Никогда не считала себя особенно красноречивой, но, должно быть, сумела произвести на них впечатление, поскольку мне оплатили место на «Безмолвном».
И вот я здесь. Сжимаю в ладони забытый братом компас, а сердце мое затягивается тугим узлом под лучами маятникового солнца.
Глава 3. Солнце над горизонтом
Не тронь питья, не тронь еды В краю чудесных фейри, Без соли не вкушай плоды В краю чудесных фейри, А то не отведешь беды В краю чудесных фейри. А коли хочешь мирно спать В краю чудесных фейри, А коли хочешь не рыдать В краю чудесных фейри, Ты соль скорей сгреби в щепоть И над едой тряхни, А следом повторяй: «Господь, Мне душу сохрани».
Всякое приношение твое хлебное соли солью и не оставляй жертвы твоей без соли завета Бога твоего: при всяком приношении твоем приноси соль.
Когда я проснулась, за окном был мутное зарево, ознаменовавшее приход сумерек. У двери обнаружился уставленный едой поднос и записка, которая сообщала, что меня хотели позвать к ужину, но застали спящей. Буквы окрасили мне пальцы черным. Прищурившись, я разглядела, что слова не написаны, а выжжены на пергаменте.
Густой аромат тушенного с можжевеловыми ягодами зайца напомнил мне о том, как сильно я проголодалась. Над медным горшочком все еще поднимался пар, а сам он на ощупь был почти обжигающим. Кучку обжаренной спаржи окружали чуть подгоревшие грибы. В корзинке лежала половина хрустящей буханки. Я принюхалась к маленькому кувшинчику и поняла, что тот наполнен кровью. Вероятно,
Отсылка к Джозефу Ритсону (1752–1803) – английскому антиквару и собирателю народной поэзии.
