усеянные омелами. Прислушался. До ушей донесся шорох краснеющих осенних листьев.
Опустил взгляд под ноги. Задумался. Вспомнил Святый сад, в котором провел столько прекрасных часов, вспомнил хипповскую молодость, плавно перешедшую в хипповскую зрелость, песни, гитары, длинный самодельный провод-удлинитель, протянутый от студенческой общаги прямо на их полянку в саду. Вспомнил милиционера, дежурившего у входа в обком партии, располагавшийся в каких-то пятидесяти метрах от их гнезда, от их травы, от их вселенской любви. Милиционеры всегда жили не по любви, а по уставу. Поэтому и возникали конфликты, поэтому рвались удлинители, с помощью которых группа «Супервуйки» делилась музыкой и песнями с не доросшим до вселенской любви окружающим миром. Что изменилось с тех пор? Хиппи ушли, милиционеры остались. Остались и бывшие гэбисты, которым, как оказалось, вселенская любовь была не такой чуждой, но, будучи хитрее и умнее милиционеров, они прятались под уставом, как прятали свою службу под гражданской одеждой, а внутри некоторые из них были не прочь присоединиться к этой неодобряемой партией и правительством вселенской любви. И, если верить рассказам Рябцева, присоединялись с риском для карьеры, а может быть, и для жизни!
Негромкий шум отвлек Алика от размышлений. Он поднял голову и увидел, что к третьей скамейке от лестницы, по которой можно было подняться от трамвайных путей к Пороховой Башне, сходятся бомжи с сумками и пакетами в руках. Одни только подтягиваются, а другие уже стоят и о чем-то живо разговаривают. Собрание бомжей как-то направило мысли Алика в другое русло. Вспомнилась конституция с ее правом на собрания. Алик улыбнулся. «Всякая тварь Божья собираться любит», – подумал он. И возникли снова в зрительной памяти их хипповские «собрания» тут же рядом, в саду. Промелькнули подогретые летними солнечными лучами скопления красных клопов-солдатиков на пеньках в лесу за его домом, виденные когда-то по черно-белому телевизору съезды партии с тысячами одетых в одинаковые темные костюмы человекоподобных клопов-солдатиков. И тут же следом вынырнули тоже виденные по телевизору в детстве марширующие солдатики, совершенно обычные, не клопы.
А бомжи прибывали, и уже видел Алик, что есть среди них и не бомжи, а просто слегка ободранные жизнью и обществом старушки и старички, обладавшие другой походкой и другими движениями тела, движениями, которые словно подсказывали, что эти старички и старушки имеют печку или плиту, имеют стол, за которым сидят. У бомжей такие движения отмирают за ненадобностью.
На аллее вдруг появилась машинка-«пирожок», белая, с надписью «Оселя». Остановилась у этой же третьей скамейки, только заехала на траву. Собравшаяся объединенная внешним неблагополучием публика выстроилась в очередь. Возле машины появились и прилично одетые люди – девушки и женщины. Они обошли очередь, уже насчитывавшую человек двадцать пять. Остановились, объяснили что-то стоящим. Задняя двойная дверца машины распахнулась, и по очереди пробежала волна оживления.
