Мумбая, замутившего свою первую всемирную Розничную сеть. У всех имелись деньги, хоть и не двадцать миллионов северных евро приемлемого для инвестиций дохода, которых я искал, но еще был один дядька, с которого не считалось вообще ничего. Ну то есть его как будто и нет. У него не было эппэрэта – или, может, в «социальный» режим не переведен, или он заплатил какому-нибудь русскому парнишке, чтоб тот заблокировал все исходящие потоки. И выглядел он как пустое место. Сейчас люди так не выглядят. Не просто неважно – чудовищно. Толстяк, глаза в щеках утопли, подбородок ввалился, сальные волосы обвисли, из-под футболки практически вылезает жирная грудь, а там, где, надо думать, у него гениталии, штаны надуты отвратительным пузырем. На такого никто и не взглянет, кроме меня (да и я всего минутку посмотрел), потому что он на отшибе общества, потому что у него нет рейтинга, потому что он НКС, Непригоден к Сохранению, и ему нечего делать среди настоящих ПИИ в зале ожидания первого класса. Сейчас мне хочется наделить его неким героизмом: сунуть ему в руки толстенную книгу, нацепить ему на нос бифокальные очки еще толще. Хочется, чтоб он походил на Бенджамина Франклина. Но я ведь обещал тебе правду, дорогой дневничок. А правда в том, что увидев его, я насмерть перепугался.
Сплетя руки в паху, толстяк НКС глядел в окно и удовлетворенно покачивал головой, точно аллигатор на мелководье в солнечный денек. Никого из нас не замечая, он с воодушевлением истинного ценителя наблюдал, как новые самолеты «Китайских южных авиалиний» с дельфиньими носами ездят мимо облупленных 737-х «ЮнайтедКонтиненталДельтамерикэн» и равно паршивых «Эль-Алей».
После трехчасовой технической задержки мы наконец сели в самолет, и молодой человек в повседневном деловом костюме прошел по салону, снимая нас всех на видео; он то и дело переводил камеру на толстяка, а тот краснел и отворачивался. Оператор похлопал меня по плечу и на неторопливом южном английском велел посмотреть прямо в его угловатую антикварную камеру.
– Зачем? – спросил я. Этой чуточной крамолы ему, видимо, оказалось достаточно, и он отошел.
Мы взлетели; я постарался выбросить из головы и человека с камерой, и выдру, и толстяка. Возвращаясь из туалета, вместо этого Жирдяя я увидел лишь пастельный сгусток в углу, осиянный солнцем небесных высот. Я вынул из сумки потрепанный томик рассказов Чехова (жаль, что не могу читать его по-русски, как мои родители) и раскрыл на повести «Три года» – истории некрасивого, однако порядочного Лаптева, сына богатого московского купца, влюбленного в красавицу Юлию Сергеевну, которая существенно его моложе. Я надеялся отыскать полезные рекомендации ввиду соблазнения Юнис Пак и преодоления конфликта обликов. В какой-то момент Лаптев предлагает Юлии Сергеевне руку и сердце, и она сначала отказывает ему, а затем передумывает. Особенно меня вдохновил нижеследующий пассаж:
[Красавица Юлия Сергеевна] замучилась, пала духом и уверяла себя теперь, что отказывать порядочному, доброму, любящему человеку только потому, что он не нравится [выделено мной], особенно когда с этим замужеством
