– Гостиный. Говорят, продается здесь все: от гвоздя до подвенечного платья. Любые овощи и заморские фрукты, мясо, рыба, дичь, живые кролики и курицы, певчие птицы и ежи, картины, ковры, мебель и масса всевозможных вещей, которые у нас назывались антиквариатом. И конечно, развалы книг и журналов, где любопытно покопаться. Колоритный и красочный мир. Но для начала меня затянул все тот же ближний рынок – Никольский, где я пропала в рыбных рядах, засмотревшись на горы рыбы во льду и бочонки с маринованными миногами, в мясных – на говяжьи и свиные туши, на колоды с топорами, на мясников в белых замызганных передниках и кожаных нарукавниках, с громадными ножами на широком поясе. Изумленно смотрела на ощипанных воробьев и свиристелей в корзинах: десять штук – пять копеек. Я разговаривала с людьми, задавала вопросы, часто получала вежливые ответы, хотя некоторые смотрели на меня тупо, как бараны на новые ворота, словно говорила я на иностранном языке.
Часы Никольского собора отбивают каждые полчаса. На другие рынки, на развалы книг и галантерейные прелести уже не осталось ни сил, ни времени. Однако я решила дойти до Невского и направилась вдоль канала, ни на что особенно не надеясь, но внимательно оглядывая подворотни. От воды тянуло прохладой и свежей рыбой. Временами канал с лодками был очень живописен, но это не тот канал, который я любила. Еще не построили дома с безумной лепниной, с эркерами – уютными гранеными фонариками, с многочисленными башенками, похожими на шлемы, тюбетейки, ротонды, пагоды, еловые шишки, шахматные фигурки, с куполками и шпилями. Здесь еще не знали прихотливой вычурности модерна и всякого рода затейливой эклектики. И вдруг меня поразила мысль, что моих любимых художников тоже нет, и любимые картины ими еще не написаны. Импрессионистов нет, никто даже не подозревает, что возможна такая живопись! Уж не знаю, родился Левитан или он только в проекте? Какое-то глухое время. Все еще впереди. Почему я не попала в Петербург Серебряного века?
Сразу я и Невский не узнала бы, если б не мостик с грифонами и колоннада Казанского собора. Обогнув ее, попала на площадь, огромную и пустынную, без привычных газонов, фонтана и кустов сирени, лишь два одиноких чугунных истукана торчали на ней – Кутузов и Барклай. И сам Невский казался шире, наверное, потому, что дома ниже и нет засилья машин и людей. Однако нет и грациозной махины Дома книги – здания общества Зингер со стеклянной башней, увенчанной сферой, нет Спаса-на-крови с разноцветными куполами – луковицами, турецкими чалмами, булавами…
На Невском оживленно и нарядно. Тротуары от мостовой отделены чугунными столбиками, над витринами – маркизы, дома залеплены вывесками, причем многие на французском и не знаю, на каком еще языке. Ездят здесь и телеги, и простонародье болтается, но все не так, как в нашей захолустной Коломне, не те экипажи, не те всадники, не тот типаж. Сюртуки и мундиры, цилиндры и кивера, султаны черные и белые, эполеты и сабли! Особенно военные хороши, и более всех – верховые. Понимаю, почему раньше так любили военных. Одеты – ни морщинки, а какая выправка! Да они все красавцы, молодцы, удальцы!
Как
