взглянул на светящийся циферблат часов, на карту и кивнул.
– Я пойду последним, – сказал полковник. Голос у него был глухой, сдавленный. Телегин предупредил его, да и присутствие Кузикова говорило за себя – случай экстраординарный. Даже если бы у Телегина и не поднялась бы на него рука, присутствие генерал-майора обязывало.
Кузиков кивнул ему.
– Да, я уже распорядился.
Бортмеханик открыл люк и в самолет снова пахнуло черной ночью, за которой была чужая земля.
Четыре парашютиста молча исчезли в черном отверстии люка. Настала очередь полковника. Он подошел к дверце и… ухватился за ее край.
– Ну!
Полковник стоял не шевелясь.
Щелкнул взведенный курок.
– Ну! – почти крикнул Телегин. Перед его глазами стояли все краски ласковых вечерних закатов, он слышал гармонь, нежную, переливчатую, ощущал предрассветную прохладу реки, а ему надо было исполнить приказание, убить человека, лишить его всего прекрасного, чудесного, лишить жизни своего человека, таково замечательного боевого человека, каким был полковник…
Телегин поднял пистолет и приставил его к спине парашютиста.
– Ну!
– Погодите, – вдруг сказал генерал. – Полковник Родин. Ко мне!
Воинская дисциплина сильнее смерти, сильнее страха.
Полковник оторвал руки от дверцы, как больной повернулся к генералу и… Телегин неожиданно сильным толчком в грудь навзничь опрокинул его в люк. Полковник только взмахнул белой повязкой и исчез, как не был. Телегин даже перегнулся за ним, прислушиваясь. Ни шелеста раскрывшегося парашюта, ни вскрика… Лишь мерное гудение моторов и темнота, черная, беспросветная, неизвестная.
Телегин повернулся к генералу. В руке он все еще держал пистолет. Это им он ударил в грудь полковнику. И теперь, глядя на генерала, он думал, что полковнику, наверно, было очень больно. И на лице Телегина были написаны и боль, и жалость, и растерянность. Он и сам не ожидал, что все так получится.
Генерал молчал. А быть может и сам переживал не меньше Телегина.
– Ничего. Бывает. – сказал он.
И больше до самого аэродрома они не проронили ни слова.
А на подходе к аэродрому они приняли сообщение: полковник приземлился благополучно.
= = = = = = = = = =
УХОДЯТ ЖИТЕЛИ…
Под самолетный смертоносный гуд
Дорогами, ведущими к востоку,
Как от чумы свирепой и жестокой
Уходят жители. Бегут…
Из Вильно, Каунаса, Белостока…
Июньский воздух пылен и горяч.
Шрапнель в нем виснет темными клочками.
Они бегут – с корзинками, с узлами…
И слезы женские,
