владения копьем и щитом. Не за твои ж мудреные словеса, в конце концов. За то, что ты даешь в таком обилии, денег никто не платит.
– Ты принесешь вина, мой спелый гранат? – спросил Сократ голосом уже более жестким.
Ксантиппа решила, что перечить достаточно, и вышла на улицу, хлопнув дверьми.
– Какая пылкая женщина, – произнес Сократ, с обожанием глядя ей вслед. – Я ее, наверное, не заслуживаю.
– Неужели любовь к мудрствованию так мало стоит? – спросил Ксенофонт. – Я готов платить тебе на правах ученика, если б ты только дал на это согласие. Об этом я тебе уже говорил, когда ты последний раз менял свой дом.
– Я гордый человек, – произнес Сократ. – Как и все афиняне. И не люблю ходить с протянутой рукой, приговаривая «накормите» или «оденьте меня». Нет. У меня свой путь. Жить своим умом. Я кормлю своих сыновей и жену, ну а если в трудные месяцы образуются кое-какие долги, так что с того? Наша жизнь так быстротечна, Ксенофонт! Должен ли я тратить хотя бы день из нее на беспокойство? Уже нынче ночью, когда я засну, меня может, как перышко, унести ветром. И поутру моя дорогая Ксантиппа найдет меня холодным и безжизненным. Остаток дней у нее пройдет в скорби и стенаниях, а моим сыновьям будет уготована участь рабов или жизнь впроголодь. Но что бы изменилось, если б я во сне умер каменотесом? Итог был бы точно такой же. Можно умереть на поле брани, и страдать по тебе будут не меньше и не больше. Я же вместо этого ставлю вопросы, и иногда людям открываются истины, которых они до этого не прозревали. Это само по себе и воздаяние, и награда, друг мой.
– Ну так поставь передо мной, – мрачно сказал Ксенофонт.
– Истина тебе уже известна. А мое желание лишь вычленить ее так, чтобы люди поднесли ее к глазам и разглядели по-настоящему. Некоторые не выносят ее света и впадают в странную гневливость. Одним из таких был Критий, и этот гнев в конце концов его сгубил. Пускай его душа обретет мир.
Ксенофонт склонил голову, вспоминая. Сократ кивнул ему в такт, словно соглашаясь с самим собой.
– Я думаю, ты сделан из лучшего вещества, чем он. Что и хорошо.
Оба смотрели друг на друга через стол, забыв про рыбу и нарезанные овощи.
– Так отчего молодые люди с улицы бросают в тебя камни и гнилые плоды?
– Потому что их необузданности дана воля. Потому что это не зажиточная часть города. Здесь нет порядка.
– Они кидаются камнями во всех, кто проходит по этой улице?
Ксенофонт, помолчав, качнул головой.
– Тогда почему именно в тебя, друг мой?
– Ты прекрасно знаешь, почему.
– Я хочу, чтобы это сказал ты.
– Они много раз видели меня в этом месте. И знают мое имя.
– Значит, им ненавистно твое имя? И они мечут камни в него?
– Они считают меня предателем, – зардевшись, пробормотал Ксенофонт.
– То есть причиной не имя, а твои поступки?
– Я не сделал ничего дурного. Ничего!
– Тогда
