что бедолага похаркал недели две кровью и отдал богу душу, оставив на больную жену троих детишек.
Савчук озадаченно скребет затылок, молчит, потом раздраженно огрызается:
– Ты вот что, Варька! Иди-ка ты лучше спать. Ничего со мной не будет. Не первый раз… Сама видишь, Лыске уже сейчас нечего постелить, на голой земле валяется.
Не слушая больше жениных увещеваний и причитаний, Савчук решительно идет прочь со двора и исчезает в темноте.
От хаты Савчуков до усадьбы Козлюков, которая стоит особняком на противоположном краю села, меньше двух верст. Если идти напрямик да еще днем – самое большее десять минут ходу. Ночью же Савчуку приходится выбирать не самый короткий путь, а самый безопасный. Поэтому проходит добрых полчаса времени, прежде чем Савчук приближается к усадьбе Козлюка с ее тыльной стороны, со стороны пустыря.
Теперь остается самая малость: перелезть через изгородь, надергать в рядно соломы, перебросить вязанку назад через изгородь, перелезть через нее самому и, как говорится, дай, бог, ноги! Но прежде чем все это проделать, Савчук решает осмотреться. У изгороди он приседает под кустом терновника и, водя головой по сторонам, напряженно всматривается в темноту. Кругом тихо, если не считать посвистывания ветра между ветвей кустарника. Савчук успокаивается и собирается встать, чтобы перемахнуть через изгородь, как вдруг до его слуха долетают чьи-то приглушенные голоса. Говорят где-то совсем рядом, у дома Козлюка. Несколько раз хрипло лает собака, но на нее цыкают, и она умолкает.
Савчук припадает к земле, сжимается в комок и замирает. Голоса между тем становятся слышнее; разговаривают мужчины.
«Не иначе, как в мою сторону идут, – думает Савчук и от этой мысли ему становится не по себе. – А что если они заметили меня? Зря я не послушался Варьку…»
Говорившие же – это действительно двое мужчин – тем временем приближаются настолько, что Савчук может различить их смутные силуэты. У копны соломы, метрах в двадцати от Савчука, они останавливаются и, укрывшись за ней от ветра, продолжают свой разговор.
«Кажись, не про меня, – облегченно думает Савчук, не решаясь тем не менее вытереть обильно выступившую на лбу испарину. – Хорошо, что я сразу не полез к копне».
В это вовремя из-за туч показывается месяц и на короткое время освещает все вокруг, в том числе и стоящих под копной людей. В высоком и сутулом мужчине с длинными, как плети, руками Савчук узнает Мирона Козлюка. Под мышкой у него большая туго набитая котомка. Второго, мужчину среднего роста, плотного и большеголового, Савчук видит впервые. А еще Савчук успевает заметить третьего человека. Он стоит несколько поодаль под другой копной и держит перед собой не то дубинку, не то обрез. Скорее всего, обрез: дубинку не держат двумя руками да еще на животе.
Сознание Савчука острым серпом черкает страшная догадка: бандиты! И тотчас мелкой противной дрожью начинают дрожать руки. Савчук прижимает их к земле, но дрожь не унимается, а наоборот – передается всему телу.
«Наверное,
