style="font-size:15px;"> – Эйо.
– Помню. Радость.
Надо же, а я и не думала, что он тогда был в состоянии понимать что-либо. Пес же вновь повернулся к котелку. Зачерпнул варево. Подул. Попробовал.
– Когда ты в последний раз ел?
– Давно.
И вкус ему безразличен. И ложка не нужна. Я ведь помню себя, когда впервые оказалась по ту сторону ограды, когда поняла, что могу наесться досыта, и уже неважно было, что в миске, главное – горячее и много. В храме были хорошие дрессировщики, знали, что мясная каша в тот момент эффективнее хлыста и угроз. Да и чего будет бояться тот, кто еще вчера стоял на пороге смерти? И позавчера. И за день до этого. За проклятую бездну дней. Разве что подавиться едой, такой долгожданной, обильной, которую глотаешь, не жуя, движимый одной мыслью – утолить наконец голод.
И ласковый укоряющий взгляд Матери-жрицы сдерживал лучше угроз.
Нам так хотелось ей понравиться, но не потому, что она красива и милосердна, но потому, что стоит у котла. И значит, от нее зависит, будет ли добавка.
Пес был умнее. Он ел аккуратно, тщательно разжевывая сечку, которая после варки не стала мягче. Котелок вылижет до блеска, тут и думать нечего. Главное, чтобы эта еда впрок пошла.
Меня от жадности рвало.
Да и не только меня…
– Оден, – все же хлеб и сыр я оставила на потом, мало ли, вдруг вода ошиблась, да и завтрашний день тоже пережить надо, – сейчас я уйду.
Дернулся и от еды отвлекся.
– Ненадолго. Я вернусь, обещаю. Надо силки проверить. И кое-каких трав собрать.
Ниже по течению сныть росла. Из нее суп сварить можно. Если еще крапивы и молодых листьев папоротника собрать, получится вкусно. Да и все лучше, чем ничего.
– Поэтому если тебе куда-то надо, например, в кусты…
Мотнул головой. Ну, мое дело предложить.
– Хорошо, тогда, пожалуйста, сиди тихо.
– Я понимаю.
Это вряд ли. Я даже не людей опасаюсь – леса.
– Это место небезопасно. Лес может причинить тебе вред. Ты пока… – Обвинить высокородного в слабости – значит нанести смертельное оскорбление. – …не совсем здоров.
– Слеп. Беспомощен. Не выживу. Ты нужна.
Вот и хорошо, будем считать, что договорились.
– Я вернусь, – зачем-то повторила я и, не устояв, коснулась светлой макушки, а Оден, вместо того чтобы отшатнуться, все-таки он не настолько же собака, – потянулся за этой нечаянной лаской.
Нельзя к нему привязываться. И нельзя привязывать его.
Мы просто дойдем до Перевала, а там… как-нибудь.
Оден представлял себе свободу иначе.
Он точно знал, как это будет. Он рисовал себе этот момент в воображении… сколько? Недели? Месяцы? Там, под Холмами, время становится другим.
Нет больше дня и ночи, но только шаги стражника над головой. На нижнем уровне их четверо. И Оден быстро
