«ща все будет», активно эсэмэсился со знакомыми женского пола. Алик затянул древнюю балладу Принца Purple Rain. Вечер развивался как обычно. К часу ночи народ забил зал до отказа. Приехал отряд накачанных Семкиных девок.
«Морские котики, блядь, – зло подумал Алик, – спецназ по отсосам и боевому массажу простаты».
К отряду присоединилось свежее пополнение Фединых подружек. Подружки стали петь «ВИА Гра», эротично покачивая бедрами. Испытанные бойцы из Семиной армии трясли сиськами и отвечали им бронебойной Успенской:
– «А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь…»
«Уезжай, уезжай уже, – с ненавистью думал Алик, – достала».
Девок хотелось прикончить с особой жестокостью. Алик не любил быдло-песни, быдло-девок, а в быдло-шлюх готов был стрелять из гранатомета. Чтобы успокоиться, приходилось много пить. Мысли начали путаться, а потом и вовсе исчезли. К трем часам ночи Алик достиг того состояния, ради которого он и ходил в подобные заведения. Не мешало уже ничего: ни девки, ни громкая музыка, ни бронебойная Успенская. Мир стал призрачным и цветным, и Алик был весь в этих смазанных красках, бликах от хрустальных шаров и сливающихся звуках. А внутри его не было – только пустота. И когда одинокий, хорошо поющий мужик за соседним столиком запел «Конфисса» Челентано, у него потекли слезы. Слезы вопреки законам физики текли не из глаз, а внутрь – в глаза, и дальше, в одурманенный алкоголем мозг, в усталое сердце, до самых кончиков пальцев на ногах. Отпускало его медленно, но неотвратимо. А потом совсем отпустило. И в этот момент свет в зале погас. Посреди сцены вспыхнула светящаяся точка и сразу превратилась в небольшой шар.
– Нет, только не это, не надо сейчас, – успел ужаснуться Алик, ожидая увидеть очередного молящегося.
Все было намного хуже. Шар еще увеличился, приблизился к Алику и засосал его в себя. Оказавшись внутри шара, Алик все понял. Вообще все. И про всех. И стал всем. Стал каждым человеком в отдельности и всеми людьми сразу. В одну секунду он переживал тысячи смертей, оргазмов, удуший, радостей, влюбленностей, печалей, сотни самоубийств, десятки озарений и много, очень много боли. Все это складывалось в один мощный, хрустальный аккорд. И он звучал: минорный и мажорный одновременно. Алик пульсировал. Миллионы раз за миг он то растворялся, умирал, исчезал в слепящем белом свете, то возникал вновь. Смерть была ужасна, но воскресение было невыносимо. Темнота – вспышка, темнота – вспышка, темнота – вспышка. И во время вспышки только две мысли: «Я только что умер» и «Я сейчас умру». Время исчезло, да его и не существовало никогда. Это люди придумали. Все правила, концепции, морали, формулы, законы – все придумали люди, и все оказалось ложью. Один только закон существовал. «НИЧТО НЕ ИСЧЕЗАЕТ В НИКУДА, НО ВСЕ БЕРЕТСЯ ИЗ НИОТКУДА». И не слово вначале было, а воля. И это была его, Алика, воля. В момент, когда он это понял, пульсация прекратилась. Темнота ушла, свет перестал быть слепящим, и Алик начал жить. Он снова состоял на 80 % из воды, кровь снова стала соленой, на теле снова росли волосы, а в голове жила неутолимая жажда денег и красивой жизни. Одно изменилось – теперь
