готовились к старту. Толпа оставшихся подалась назад, как гигантский рой расползающихся больных пчел. Черная лента зазмеилась назад, люди толкались и оступались в спешке. Задраивались входные люки. Затем сопла забагровели. Толком ничего не было слышно – только забивший динамики гул.
– Снимаются, – про себя сказала Бой-Баба и поспешно кинула взгляд на другой экран, проверила собственное положение. Нет, их не заметят. Не должны.
Она откинулась в кресле, потерла коротко стриженный затылок, покрутила затекшей шеей. Пальцы зацепили проводки. Осторожно, чтобы, не дай бог, ничего не выдернуть, она высвободила руку, провела по уходящим под волосы графитовым креплениям. В отсвечивающем экране перед ней отражались мостик и ссутулившийся над расчетным модулем Живых – двуногая махина с широченными, как у игрока в американский футбол, поблескивающими металлом плечами. И ее собственная физиономия – стриженые волосья торчком, красный искусственный глаз над восстановленной пластическими хирургами переносицей и врастающая в искусственное тулово почерневшая от химикатов шея.
Ничего, для самой себя сойдет. Кому тут на нее смотреть?
– Ох, – проговорил Живых у нее за спиной.
Вспышка ослепила – и тут же погасла в бедной кислородом атмосфере Сумитры. Бой-Баба прикрыла глаз рукой, прищурилась, но все уже было кончено. Нет, не все. Вторая вспышка. Третья. Черным дождем обломки трех кораблей засыпали мертвый лес вокруг космодрома.
Последним вспыхнул и угас «Икар».
Они долго сидели молча. Бой-Баба держала руку на консоли. Живых поджал губы, не отводя глаз от экрана. Наконец он повернулся к клавиатуре и застучал по сенсорам, вводя новую траекторию. «Голландец» начал медленный разворот, готовясь к посадке на Киак.
На заброшенной базе, на темной стороне Киака, долго и бесполезно звенел сигнал переговорника. В центре управления стояла покрытая пылью тьма. Давно отключены были все системы, электростанция еле теплилась в аварийном режиме, и молчали нагнетатели – некому было на базе потреблять кислород.
Со скрежетом отъехал в сторону проржавевший люк. Размеренные многотонные шаги глухим эхом отдались в центре управления. Щелкнул выключатель, замерцали желтые лампы, и под купол зала взметнулась огромная угловатая тень. Сотрясая стены тяжким шагом, железная туша устремилась к узлу связи.
Но переговорник, трезвонивший чуть не десять минут, уже замолчал. Существо помедлило, затем развернулось и тяжело зашагало прочь.
Тень скользила за ним по ребристым панелям стен.
Щелкнул выключатель. Лампы потухли.
Дрогнул и поехал, задвигаясь, проржавевший люк.
На Сумитре, во влажной прохладе ночи, лысый старик с блестящими глазами положил замолчавший переговорник на перила террасы. С усилием приподнял сморщенное лицо и, прищурившись, смотрел сквозь пластик купола на сияющий вполнеба Киак, затмевающий близкие звезды. Постояв, старик повернулся, отпустил
