почему же он еще жив, мастер? – спросил Дентос. – Мой дядя Тэм воевал с лонаками, так он рассказывал, что они пленных живыми не выпускают.
На Дентоса Соллис посмотрел куда более косо, чем на Ваэлина.
– Он бежал. Он отважен и находчив, орден может гордиться им. Ну, довольно болтать!
Он хлестнул Норту розгой по ногам.
– Не волочи ноги, Сендаль!
После хозяйственных работ снова настал черед упражнений с мечом. На этот раз Соллис исполнял последовательность движений, а они должны были повторять за ним. Если кто-то ошибался, он заставлял их со всех ног бегать вокруг поля. Поначалу они только и делали, что ошибались, и им пришлось порядком побегать, но под конец правильно у них получалось уже чаще, чем неправильно.
Соллис объявил отбой, когда небо начало темнеть. Они вернулись в трапезную и поужинали хлебом с молоком. Разговоров было почти не слышно: все слишком устали. Баркус отпустил несколько шуточек, Дентос рассказал еще одну байку про своего очередного дядюшку, но никто особо не слушал. После ужина Соллис заставил их бегом подняться по лестнице в спальню и выстроил их, запыхавшихся, усталых, изнемогающих.
– Ваш первый день в ордене подошел к концу, – сказал он им. – Согласно уставу ордена, утром вы можете уйти, если хотите. Дальше будет только тяжелее, так что подумайте хорошенько.
И оставил их одних отдуваться при свете свечи и думать о завтрашнем утре.
– Как вы думаете, тут яйца на завтрак дают? – спросил Дентос.
Позднее, когда Ваэлин ворочался на своей соломенной постели, он обнаружил, что не может заснуть, несмотря на усталость. Баркус храпел, но уснуть мешало не это. Его мысли были поглощены колоссальной переменой, которая произошла в его жизни всего за один день. Отец отказался от него, сунул его в это место, где бьют и учат умирать. Очевидно, что отец ненавидит его, желает, чтобы это напоминание об умершей жене не попадалось ему на глаза. Что ж, он тоже умеет ненавидеть. Ненавидеть нетрудно, ненависть поможет ему выстоять, если любви матери окажется недостаточно. «Верность – наша сила»! Он беззвучно, насмешливо фыркнул. «Пусть верность будет твоей силой, отец. А моей – ненависть к тебе!»
Кто-то плакал в темноте, роняя слезы на соломенную подушку. Кто это был – Норта? Дентос? Каэнис? Не поймешь. Всхлипывания звучали заброшенным, бесконечно одиноким контрапунктом к размеренному, похожему на скрип пилы храпу Баркуса. Ваэлину тоже захотелось расплакаться, захотелось пролить слезы и упиться жалостью к себе. Но слез не было. Он лежал без сна, беспокойно ворочался, сердце так отчаянно колотилось от сменяющих друг друга приступов ненависти и гнева, что мальчик подумал, будто оно вот-вот прорвет ребра. Его охватил ужас, от ужаса сердце заколотилось еще отчаяннее, на лбу выступил пот, грудь залило потом… Это было кошмарно, невыносимо, надо выйти отсюда, убраться отсюда подальше…
«Ваэлин!»
Голос. Имя, произнесенное во тьме. Отчетливо,
