за семьдесят две монеты едва купишь пиццу с колбасками.
Как бы я хотел высказать ей все это по-шведски.
– Seventy two, but you must go to the next car, ninety five, cause I’ve no place here[12].
Мой заяц, наверное, уже изнывает со своим липким мешком в руках.
– О’кей, – улыбается она.
Послушная. Она направляется к Ришару. Уж он-то ей наверняка найдет место. Я весьма рад послать приятелю посреди ночи нежное белокурое сновидение. Чаще всего это бывают усатые кошмары, воняющие пивом.
– Ну да, я задержался, давайте сюда эту штуку.
Не знаю, как он справился, но его импровизированный писсуар вроде не протекает. Взяв мешок кончиками пальцев, я резко выбрасываю его в окно, стараясь, чтобы он не лопнул двумя окошками дальше. На скорости сто шестьдесят в час оно того стоит.
А теперь? Что теперь будем делать? Поболтаем? Я – лежа на одеялах, он – в своем катафалке, с безмятежным восторгом того, кто катит навстречу Дворцу дожей? Ведь рано или поздно все равно придется взять на себя этот бред, столкнуться с ним лицом к лицу, прекратить глупости, притормозить, дать отбой и хлопнуть дверью.
Избавиться от него.
– Вас ведь ждали в Лозанне, да?
Крышка приподнимается на несколько миллиметров, и оттуда доносятся какие-то звуки.
– Говорите громче, мы во втором классе, – замечаю я.
– Это трудно… у меня поясница болит… не могу дышать.
– Ответьте на мой вопрос.
– Не могу.
– ?!
Избавиться от него скорее.
– Послушайте, я пытаюсь сообразить, что могу для вас сделать, а ведь ваше положение относительно более шаткое, чем мое.
Что еще надо доказать, потому что если я выставлю его из своего купе прямо сейчас, то смело могу распрощаться с многочисленными вещами, даже самыми элементарными, о которых обычно просто не задумываются. А при том везении, которое меня сегодня отличает, он наверняка столкнется нос к носу с ненавидящим меня контролером или с таможенником. О том, чтобы выпустить его раньше ближайшей остановки, и речи быть не может. Да только вот ближайшая остановка – это Домодоссола, итальянско-швейцарская граница. С кучей таможенников соответственно.
Зато, быть может, я смогу поднять крышку на минуту-другую и до отказа открыть окно, чтобы не дать ему задохнуться окончательно. Пусть будет в наилучшей форме к тому моменту, когда я вышвырну его отсюда.
Он немного приподнимается, стоя на коленях, чтобы подставить лицо под удар холодного воздуха. Я протягиваю ему свой литр минералки, к которой он яростно припадает. Судорога пробегает по его телу. Мне немного стыдно. Если я оставлю его мариноваться в этом ящике, он окочурится от жары, так и не увидев Италии.
– Переменка закончена, – говорю я.
Он и в самом деле похож на пацана-малолетку с этой бутылкой, которую прижимает к себе из страха, как бы я ее не отнял. Прямо младенец в манеже. И этот тип старше меня вдвое!
– А теперь скажите
Семьдесят два, но вам надо пройти в следующий вагон, девяносто пятый, потому что тут у меня места нет (англ.).
