днями прописаться в лагерях. Людей следовало обустроить, «подогреть», лучше Губского никто помочь не мог.
Кац промолчал, так как никогда патриарха не слушал.
Губский расценил молчание как признание вины и продолжал:
– Народ мельчает, а я старею, силы уже не те. – Натужно кривясь, он пригубил марочного коньяка. – Вот однажды, дай бог памяти…
– С памятью у тебя нормально, – не выдержал Гоги Мельник. – Проси у бога совести.
– Сопляк! – Губский скомкал крахмальную салфетку. – Когда я говорю, ты должен…
– Все верно, уважаемый Эдуард Федорович, – вмешался Юдин, – я с вами абсолютно согласен. – Он подмигнул Гоги, постучал пальцем по виску. – У нас маленькая накладочка, Гоги нервничает, так как у него должность нервная. Мы хотим у вас совета попросить, к вашей мудрости прибегнуть.
Кац хотя и не знал сути вопроса, но дипломатию Юдина оценил, поднял на него агатовый взгляд, кивнул.
– Борис, ты не прав. – Гоги выпил рюмку водки, дернул плечиком. – Зачем человеку мозги пудрить, я вопрос сам решу. – Он взглянул на часы. – Да уже и нет вопроса, ребята сняли его с повестки дня.
Гоги собственная шутка понравилась, он довольно хохотнул. Но Юдин укоризненно покачал головой, постучал ногтем по зубам, указал взглядом на Губского. Гоги понял, что Борис оценивает ситуацию более серьезно, и задумался. Мыслил он быстро, иначе бы не мог занимать свой пост.
Неожиданное появление сыщика Мельник воспринял как факт неприятный, но не более того. Собравшиеся здесь люди в законе, при паспортах, должностях, давно компетентным органам известны, но на сегодняшний день чисты, зацепиться властям не за что. Гоги даже позабавила мысль о том, как милицейский полкаш возвращается к начальству и говорит: мол, выгнали меня авторитеты, швырнули за порог, словно щенка. Что ни говори, а свобода и гласность имеют свои преимущества. Гоги решил о милиционере Губскому и Кацу ничего не говорить, позже разобраться, где протекло, и залатать.
Но, серьезно задумавшись, Мельник удивился собственной глупости. Коли о происшедшем несколько человек знают, то обязательно, как круги по воде, расплывется слушок. Он будет обрастать липкими домыслами, прикатится к Губскому, проплывет в зонах. А патриарх на месте присутствовал и ничего не знал, и упадет холодное слово «продали». Мельник встретился взглядом с Юдиным, согласно кивнул, мол, договорились, излагай. Однако Борис Андреевич был умен, он перегнулся через стол, заменил у Губского тарелку, подложил севрюжки, наполнил рюмку.
– Ваше здоровье, Эдуард Федорович, долгие вам лета!
Губский благосклонно кивнул. Когда все выпили, Юдин продолжил:
– Георгий совета просит…
– Ну? – Губский шевельнул лохматой бровью.
Мельник своего неудовольствия не выказал, заговорил весело:
– Менты кругом, засилье
