развернулся от доски к классу, круглое совиное лицо его побагровело, очки съехали на кончик носа.
– Да, сэр.
– Вон отсюда!
Ежи презрительно скривил губы, небрежно поднялся, закинул на плечо ранец и, припадая на левую, короткую, ногу, двинулся на выход. Одноклассники старательно отводили взгляды, связываться с Ежи Квятковски было чревато.
– Соблаговолите, – голос учителя стал елейным, – поставить в известность отца. Я давно хочу с ним побеседовать насчёт вас.
Ежи плечом толкнул входную дверь. Обернулся на пороге.
– Поставлю, поставлю, – ухмыльнувшись, сказал он. – Отца. Только вряд ли вы станете с ним беседовать. Мы ведь заразные. Или всё же рискнёте?
Мистер Барнс не ответил. Ежи с грохотом захлопнул за собой дверь и похромал по школьному коридору. Невесело усмехнулся, глядя на мемориальную доску, украшающую школьный музей физики. Пять лет назад, будучи в Алингдейле проездом, школу посетил нобелевский лауреат, светило мировой науки доктор Валентин Пильман. Доктор был настолько любезен, что прочитал старшеклассникам лекцию о так называемых артефактах, предметах внеземной цивилизации из хармонтской зоны посещения. Особого интереса лекция не вызвала, старшеклассники, не стесняясь, позёвывали в кулаки. Когда они, наконец, разошлись, оставшийся с нобелевским лауреатом тет-а-тет Ежи Квятковски заявил, что «гидромагнитная ловушка, объект 77-Б», в простонародье называемая «пустышкой», вполне может оказаться, по его мнению, пулемётным диском. В том случае, конечно, если предположить, что стреляет пулемёт эдаким жидким наполнителем. Лауреат стянул с носа очки, протёр чёрные подслеповатые глаза и осведомился, сколько уважаемому собеседнику лет. Затем лауреат уселся за кафедру и предложил Ежи высказать мнение об «объектах К-23», именуемых ещё «чёрными брызгами». Ежи не стал скрывать, что «брызги» ему лично весьма напоминают пули. Беседа затянулась до восьми вечера, и, покидая школу, доктор Пильман просил директора держать его в курсе об успехах молодого человека девяти лет от роду. Тот, изнывая от угодливости, заверил, что всенепременно.
Ежи миновал музей и двинулся к лестничной клетке. На полпути остановился, извлёк из внутреннего кармана тужурки заточенный гвоздь и старательно вывел на стене нецензурное ругательство. Осмотрел буквы, остался доволен, размашисто нацарапал тем же гвоздём подпись. Пинком своротил прилепившийся к торцевой стене лестничной площадки питьевой фонтанчик и съехал по перилам на первый этаж. Вышел на крыльцо, по обледеневшей тропе пересёк школьный двор и выбрался за ограду.
Занесённая снегом арлингдейлская улица была пустынна. На севере она обрывалась, упираясь в железнодорожную насыпь, на юге ветвилась – под прямыми углами отстреливала побеги переулков и устремлялась дальше, в жилую, зажиточную часть города.
Дорога к дому Квятковски шла через насыпь. Когда-то за насыпью был район, где селилась городская голытьба. В прошлом жильё там стоило дёшево, дешевле, чем где бы то ни было в провинциальном Арлингдейле: район традиционно пользовался
