в нём. Раскалывалась голова, и каждое движение отзывалось прострелом в сломанных рёбрах. Шатаясь и падая, захлёбываясь кровью, сочащейся из разбитых, ставших беззубыми дёсен, Ежи тащился мимо брошенных нежилых лачуг, тащился долго, мучительно и, когда, наконец, добрался, рухнул на крыльцо лицом вниз и вновь отпустил сознание прочь.
Очнулся он уже вечером, в кровати, едва не заорал от боли, но сдержался, медленно, по дюйму, поднял руку и принялся себя ощупывать. Голова была забинтована, грудь натуго перехвачена корсетом, левый глаз горел под наложенной на него повязкой. Ежи откинул одеяло и попытался спустить на пол ноги, но взрывной болевой прострел этому намерению воспрепятствовал. Тогда Ежи медленно, опасливо повернулся на бок и прислушался – с кухни доносились родительские голоса.
– С меня достаточно! – нервно, истерично кричала мама. – Достаточно, ты понимаешь?!
Отец в ответ неразборчиво загудел, затем раздался звон битой посуды, а за ним звуки плача – громкого, отчаянного, навзрыд. А потом грохнула входная дверь, и сочный, грудной голос Яника перекрыл плач. Полминуты спустя брат шагнул через порог спальни, прикрыл за собой дощатую щелястую дверь. Свечной огарок в его руке бросал неверные тряские сполохи на скуластое, дерзкое, с резкими чертами и глубоко посаженными серыми глазами лицо.
– Больно? – негромко спросил Ян.
Ежи не ответил. Тогда Ян в два широких шага покрыл расстояние от порога до кровати и опустился на край. Огарок в его мозолистом, заскорузлом, со сбитыми костяшками боксёрском кулаке казался беспомощным ростком, выпущенным чудовищных размеров картофелиной.
– Кто это сделал? – нарочито спокойно спросил Ян.
Ежи вновь не ответил.
– Я спросил, кто это сделал, – повторил Ян ещё спокойней, чем прежде.
Ежи стиснул челюсти.
– Это моё дело, – с трудом выталкивая слова, сказал он. – Личное, я сам с ними разберусь.
Он мог бы поклясться, что мгновение спустя серые холодные глаза брата полыхнули яростью.
– Ошибаешься, – увесисто сказал Ян. – Это дело семейное. Итак: кто?
Ян Квятковски, 21 год, без определённых занятий
Ссутулившись и натянув до бровей лыжную шапочку, Ян протопал по тёмному извилистому переулку и выбрался на главную улицу. Арлингдейл засыпал, огни в окнах уже большей частью погасли, и неоновые лампы на вывесках и витринах горели сейчас вполнакала.
Держась подальше от тусклого света уличного фонаря, Ян одну за другой выкурил три сигареты. Затем, не отрывая взгляда от переливающейся четырьмя цветами нарядной вывески с надписью «Парадиз», пересёк улицу. Стриптиз-бар был единственным заведением в городе, где можно было найти выпивку, травку или девочку в любое время суток.
Втянувшись в тёмный узкий проход между домами, Ян присел на корточки и, привалившись спиной к стене, стал ждать.
