неисправная лампа, висящая в темноте…
Теперь оставалось дождаться звонка, а затем впустить в свой дом группу «КР» – крионимации. Закрыть глаза, когда они скажут, и надеяться на лучшее, постараться побороть сомнения. Датчики, вживленные под кожу, – он потер запястье – делали всю работу, отправляли в ситуационный центр информацию о динамике жизненной функции. О регрессе.
Он много раз пытался представить, как это случится.
Медленно открывается дверь. За ней люди в белых халатах. Все знающие и понимающие. Почти ангелы, несущие в одной руке надежду, а в другой полусмерть. Их глаза… Какими они будут?
Он не знал этого. В контракте, перечитанном много раз, говорилось о другом. В каждой строчке разъяснялись процедуры. И ни слова о том, что к делу отношения не имеет. Коммерция, деньги, законы и правила. Формулы и условности, за которыми читаются истошный иррациональный вопль и мольба о помощи: «Я хочу жить! Мне страшно! Скажите, что я не умру! Это так, да?!»
Имущество. Треть давно отдана на благотворительность, и треть пожертвована в фонд этих чернокнижников. Он все рассчитал. Хотя бы один из двоих – христианский Бог или сумма биомеханики – должен пустить в свой рай. Ставки сделаны, и жертвы принесены[5].
Сам организатор считал второй вариант более вероятным. Поверить в существование «Морфея» оказалось проще. По крайней мере, подпись неуловимого «божка» и печать на договоре выглядели вполне реальными. Значит, его гарантии тверже. Именно они имели значение, а не какой-то там «Морфей» или молва о нем.
«И все-таки странная фирма. Слишком много слухов, а их на пустом месте не бывает. Хотя в девчонке ничего настораживающего. Ну, давай, что там у тебя дальше?»
Он вновь вспомнил о сигаретах, с тоской повертел в руках «Паркер» и даже поднес его ко рту, но вовремя спохватился.
– Мой босс полагает, – Елена немного склонила голову, и организатору показалось, что она поцеловала микрофон, – что уже не осталось людей, которые не знают о нашем криобанке.
Девушка замолчала и демонстративно обвела аудиторию взглядом.
«Нет, как сонные мухи… Не понимаю, они вообще хотят жить на самом деле? Или их желания – только инерция? Воспоминания о том, что хотелось когда-то. Чего они должны хотеть».
– Похоже, он не сильно ошибся. В этот раз.
По залу прошел еле заметный слабый смех. В пожилых толстосумов потихоньку возвращалась жизнь, их немигающие глаза, уставившиеся на Елену, постепенно наполнялись чем-то блестящим. Впрочем, печальная в целом картина поменялась мало. Признаки жизни на лицах едва шевелившихся манекенов показались чем-то мимолетным, неправильным.
Первые ряды держались чуть лучше остальных, хотя это могло быть только впечатлением. Те, кто сидел дальше, терялись в затененном пространстве, как и раньше.
«Неужели я выгляжу так же?»
– Итак, –
Нобелевский лауреат по химии Илья Пригожин так писал по поводу своей… «неудовлетворенности» ВНТ: «Что, если есть более тонкая форма реальности, охватывающая законы и игры, время и вечность… и необратимость, которую мы наблюдаем, является лишь характерной особенностью теорий, надлежащим образом учитывающих природу и ограниченность наших наблюдений?» Что же это: великий ученый в глубине души не верит в науку? В познание и возможность прогресса? Он надеется на нечто другое?
