чувства долга, Нав. Ты не станешь этого отрицать. Ты не сможешь правильно написать слово «обязанность», даже если я выбью его у тебя на заднице.
– Мне кажется, это вообще не помогает, – возразила Гидеон. – Хорошо, что писать меня учила не ты.
– Воительница должна быть верной. Преданной. Другие не выживают.
– Ага. – Гидеон рискнула встать со скамьи.
Стоять получалось, но ребра ныли. Кажется, одно треснуло. До ночи она вся распухнет от синяков. И нужно вставить один зуб. Вот только монашкам она это больше не доверит. В Когорте должно быть достаточно костяных магов.
– Знаю. Так и есть. Не пойми меня неправильно, капитан. Там, куда я собираюсь, я ссать буду одной верностью. В сердце у меня до хрена верности. Я верна императору до последней своей косточки.
– Ты не знаешь, что такое верность, и не узнаешь, даже если…
– Оставь мою задницу в покое. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Сгорбленная старуха сняла с плеча ножны и протянула ученице. В ножнах лежал меч Гидеон. Потом Агламена бросила к ее ногам забытые вещи. Ничего более похожего на извинение от нее было не дождаться в принципе. Агламена никогда бы ее не тронула и никогда бы не сказала ей ласкового слова. Но этот ее поступок потянул бы на нежность по меркам капитана. Гидеон стоило бы схватить вещи и бежать.
По центральному проходу кто-то решительно шагал. Древние кружева шуршали, волочась по отполированному обсидиану. У Гидеон сжался желудок, но она сказала:
– И как ты собираешься из этого выпутываться, Нонагесимус?
– Никак, – к ее удивлению ответила Харроу.
Остренький подбородок Преподобная дочь выставила вперед, под носом у нее все еще темнела засохшая кровь, а черные глаза горели. Она походила на дурную святую.
– Я поеду. Это мой шанс на заступничество. Тебе не понять.
– Не понять, но мне все равно.
– Каждому дается шанс, Нав. И тебе тоже.
Гидеон захотелось дать ей в глаз, но вместо этого она сказала с деланой веселостью:
– Кстати, дурища, я разгадала твой тупой трюк.
Агламена не дала ей подзатыльника, что само по себе могло сойти за извинение – просто погрозила пальцем. Харроу удивленно вскинула голову, так что капюшон свалился, открывая короткие темные волосы.
– Серьезно? – поинтересовалась она, растягивая слова.
– Подпись твоей матери на моем патенте. Скрытое жало. Если я открою рот, подпись потеряет законную силу. Это плата за мое молчание. Хорошо сделано. Мне придется держать язык за зубами, пока все не закончится, и ты это знаешь.
Харрохак наклонила голову набок.
– А об этом я даже не вспомнила. Я думала, ты про шаттл.
В голове Гидеон как будто загудела сирена – громче, чем оба колокола, вместе взятые. Она почувствовала,
