обхватив колени руками, и смотрел в одну точку на бетонной стене, где кто-то нацарапал: «Пальме умер. Элвис жив». Через пару часов мне захотелось в туалет, и я громко постучал в дверь. К моему удивлению, появился дежурный, который отвел меня в туалет.
Перед тем как дверь за мной снова закрылась, я успел спросить, сколько мне здесь еще оставаться, и дежурный ответил, что не знает, но, скорее всего, до утра. Я даже не пытался ничего сказать про поезд или про Копенгаген, и дверь захлопнулась.
Я лежал на нарах, закинув правую руку на лицо, так что внутренний сгиб локтя закрывал мне глаза. Я сдался, отбросил надежду и волю и махнул на себя рукой. По-другому не могу это описать. Я смирился с тем, что эта маленькая камера с люминесцентной лампой за стальной проволокой – единственное, что у меня есть, и что человек, лежащий на нарах, и есть я или то, что от меня осталось. Понятно ли будет, если я скажу, что это стало для меня облегчением? То, что я никто и у меня ничего нет, так что и терять мне нечего. Внутри меня стояла такая же тишина, как и в камере.
Шло время. Проходила ночь. Я не спал. В какой-то момент я начал писать заключительную часть истории о ребенке в лесу. Писать ее в своих мыслях. Потом я записал этот фрагмент на бумаге, но именно той ночью в камере я написал ее по-настоящему, хотя и осмелился это сделать только тогда, когда пропала всякая надежда.
Как он и думал тонкие деревья с трудом могли выдержать вес полицейского. Шалаш кренился и болтался, как будто его трепал сильный ветер, дующий в разных направлениях, и, судя по звукам, в шалаше происходило какое-то движение. Мальчик стоял в нерешительности в нескольких метрах от дерева, и его сознание снова сыграло с ним злую шутку. Зачем он вернулся? Все равно он не мог ничего сделать, да и смелости бы не хватило. Лучше всего было побежать домой и позвонить…
В полицию?
Прежде чем мальчик смог осмыслить невыносимость ситуации, из шалаша показался полицейский. Он обеими руками держал ребенка. Мальчик успел заметить в руках у ребенка плюшевую собачку, и тут полицейский швырнул ребенка в воздух. Шалаш был на высоте четырех метров над землей, и ребенок, описав дугу, упал на землю рядом с мальчиком Мальчик видел очертания падающего тела весьма расплывчато, он плохо мог его рассмотреть, но заметил, что глаза ребенка закрыты.
Мальчик инстинктивно шагнул назад, и ребенок приземлился прямо ему под ноги.
Одновременно произошли две вещи. Одна нога ребенка вывернулась в сторону под неестественным углом и послышался сухой треск, как будто кто-то выстрелил из пугача. Ребенок закричал от боли, и из его тела вырвалось облако черного дыма, которое окутало мальчика и проникло ему в легкие, когда он набрал воздуха, чтобы тоже закричать.
Прежде чем он успел вытолкнуть воздух через напряженные голосовые связки, они ослабли, и вместо крика вышел пшик. Он снова был на лугу. Трава была зеленой, а небо – голубым. У его ног лежал пятилетний мальчик, в котором с трудом можно было узнать ребенка из шалаша. У ребенка были ясные карие
