купались в теплом ночном море. С неба вниз мигали пушистые звезды, откуда-то издалека доносило звуки танго.
– Где ты всему этому научился? – спросила заколов волосы Ольга, когда мы направились по скрипящему песку к дому.
– Не знаю, – пожал я плечами. – Помню только, когда еще был младенцем, нянечка сказала «кобель будет».
– Шутишь? – лукаво покосилась на меня она, грызя травинку.
– Честное слово.
Судя по тому, как через несколько дней в отсутствии «папы» на меня стала поглядывать Нора, Ольга проболталась подруге о том, что случилось между нами.
– На фик – на фик, – думал я, отворачиваясь от ее зазывных взглядов. – У тебя уже один е… есть. Только семейного инцеста не хватало.
Вскоре мне довелось лицезреть самого Генсека. В той, первой жизни, я его тоже наблюдал, но в основном затылком, когда стоял в оцеплении перед трибуной Мавзолея в дни майских шествий и военных парадов. Теперь же случился, как говорят, «личный контакт». При следующих обстоятельствах.
Наш охотничий домик на Форосе, в числе еще десятка таких же, принадлежавших лучшим людям полуострова, находился всего в нескольких километрах от главной правительственной дачи. Имевшей одноименное название.
Когда-то там была резиденция русских царей, а потом ее облюбовал товарищ Сталин. Далее эстафету принял Никита Хрущев, а теперь в Форос временами наезжал Леонид Ильич Брежнев. Со товарищи.
Внешне это никак не афишировалось, но кому положено, знали. В том числе мой усыновитель.
Однажды в августе, это было за год до окончания мною школы, он прикатил вечером на служебной «Волге» из Симферополя и сообщил, что отдыхающий в резиденции Генсек желает встретиться с талантливой молодежью Крыма.
– Ты будешь в их числе, – покровительственно похлопал меня по плечу. – Постарайся произвести впечатление.
– Может взять баян и там чего-нибудь сбацать? – вопросил я, проникаясь важностью услышанного. В доме имелся подаренный мне Норой «Хонер» о пяти регистрах* на котором, по вечерам, я нередко играл для папы «Интернационал», а ей кое-что из зарубежной эстрады.
– А что? Умная мысль, – воодушевился родитель. – Леонид Ильич любит искусство. Сыграешь для него Гимн или на худой конец «Прощание славянки».
– Нет вопросов,– воодушевился я. – Все, что пожелает!
На следующее утро, около десяти, в отутюженных брюках и белой рубашке со значком ВЛКСМ на груди, прихватив инструмент, я уселся вместе с Волобуевым на заднее сиденье автомобиля.
– Трогай, – кивнул тот фетровой шляпой водителю, после чего мы выкатили за ворота и взяли курс на правительственную дачу.
На въезде в нее Вилен Петрович предъявил охране пропуск, вслед за чем автомобиль въехал на территорию и встал на стоянке неподалеку одного из помпезных зданий, под тропическими пальмами.
Там уже блестели хромом еще несколько. В том числе правительственная «Чайка». Тихо прикрыв дверцы, мы вышли из машины.
