представляла их гостю, сознавая при этом, что помочь им в этот момент мог разве что ангел-хранитель. Но какие у него глаза! А духи, запах которых долетел, когда он протягивал руку, – такой тонкий и волнующий! Эх, им бы так!..
Утро следующего после ее званого ужина дня Флер провела в тихой ярости на свою мать. Достаточно было поднять телефонную трубку, соединиться с Парижем и сказать ей все, что она думает по поводу ее штучек. Это было бы проще простого; Флер знала совершенно точно, что хочет сказать, и прекрасно догадывалась о том, что ответит ей мать.
Она просто слышала их разговор:
– Ну как тебе понравился месье Бар-р-рантес, Флер?
– Он не так уж неотразим, как ты – и он сам – воображаете, мама.
– Mais – pourquoi pas?[11]
– Mais pourquoi?[12]
– Ah! la quelle dommage![13]
Нет, она не станет звонить. Их отношения с матерью прочно покоились на взаимном понимании, а не на обмене секретами. Так зачем же выяснять, что толкнуло ее мать безрассудно направить к дочери возможного любовника. Флер понимала, что всеобщее представление о французах как о людях романтически настроенных ошибочно, что все они – включая ее мать – были людьми весьма практичными. Аннет прекрасно видела, что дочь ее настроена нервно, знала, что нервна она была с детства, что любые ограничения раздражают ее, хотя порой и кажется, что она вполне смирилась с уздой обстоятельств. Итак, весьма практичная француженка – мать Флер, чтобы развлечь ее, подобрала ей на забаву этого видного иностранца. Прекрасно! Если он к этому расположен, пусть не щадит усилий, так как Флер при ее теперешнем настроении не так-то легко развеселить. Пытаясь добиться успеха, он должен будет превзойти самого себя, иначе она и не заметит его стараний.
Запрятав заготовленный ультиматум в глубине души (авось когда-нибудь пригодится), Флер пошла наверх в детскую. Она обещала Кэт съездить с ней в книжный магазин – до чего же эта девочка обожает книги.
То же самое утро началось для отца и сына с того, что старший Монт предложил помочь младшему с приготовлением уроков на понедельник. Предложение было вполне искренне, но, возможно, Майкл не проявил бы такой готовности, знай он, что предметы, в приготовлении которых требовалась помощь, были перевод латинских стихов и квадратные уравнения.
– Ну, в математике ты и сам отлично соображаешь, – сказал Майкл, – а ученого учить – только портить.
Младший Монт ничуть не огорчился, поскольку никакого секрета цифры для него не представляли. Вообще-то, если верить отчетам по успеваемости, преподаватели в своем большинстве считали Кита «хорошим учеником». Из этого родители заключали, что если ни один предмет не пробуждает в нем жажды знания, то и трудностей ни один для него не представляет. Мальчик – хотя «мальчиком» ему оставалось называться уже совсем недолго, – по мнению хэрроуских учителей, учился «легко», однако никто ни разу не отметил, что делает он
Но – почему нет? (фр.)
А почему бы да? (фр.)
Ну вот – какая жалость! (фр.)
