они переработаются во что-то путное, как навоз в чернозём. И как результат – глобальное обобщение: «на земле нет ничего такого хорошего, что в своем первоисточнике не имело бы гадости».
Всей «гадости» своей «хорошей» мысли доктор Рагин, видимо, не ощущал. Потому что почти два десятка лет своим личным неучастием провоцировал разложение и упадок во вверенном ему заведении. И при этом наслаждался книгами, вкупе с водкой и соленым огурцом.
Многое открылось в многочасовых думах этому философствующему Гиппократу. Ну, например это: «К чему мешать людям умирать, если смерть есть нормальный и законный конец каждого?»
Зачем облегчать больному страдания? Ведь они ведут человека к совершенству. И вообще – «Пушкин перед смертью испытывал страшные мучения, бедняжка Гейне несколько лет лежал в параличе; почему же не поболеть какому-нибудь Андрею Ефимычу или Матрене Савишне, жизнь которых бессознательна и была бы совершенно пуста и похожа на жизнь амёбы, если бы не страдания?»
После такой «теоретической базы» остается только опустить руки и не ходить на службу. Что и было Рагиным исполнено. Он весь переключился на чтение, размышление и беседы с не чуждым рефлексии почтмейстером Михаилом Аверьянычем. Перед ним он и развил однажды мысль, оказавшуюся для доктора пророческой: «Жизнь есть досадная ловушка. ‹¼› И вот, как в тюрьме люди, связанные общим несчастьем, чувствуют себя легче, когда сходятся вместе, так и в жизни не замечаешь ловушки, когда люди, склонные к анализу и обобщениям, сходятся вместе и проводят время в обсуждении гордых, свободных идей».
Вот уж точно: не буди лиха, пока спит тихо! Именно то, что было так складно сформулировано, но уже не в переносном, метафорическом смысле, а в смысле реальной «ловушки» – палаты № 6 с зубодробительным Никитой у входа, – и случилось вскоре с Андреем Ефимычем. Вскоре он получил возможность на практике проверить свои изящные идеи и про безмятежную удовлетворенность, и про родство образованных душ.
Жизнь – лучший экзаменатор для тех, кто не видит разницы между прогрессом и убожеством; кто, находясь на должности, склонен все проблемы списывать на время, считая себя только частицей необходимого социального зла; кто с холодным сердцем может рассуждать о том, что между доктором и душевнобольным, как между судьей и каторжником, нет никакой разницы. Всё – сплошная случайность. «Кого посадили, тот и сидит, а кого не посадили, тот гуляет, вот и всё».
Только собственная жизнь, только свой реальный опыт помогут установить истинную цену этой, на самом деле, удобной для «российского лежебока» философии: «и делать нечего, и совесть чиста, и мудрецом себя чувствуешь».
Вот почему возмущен этой философией страдающий Иван Дмитрич Громов, вот почему считает её ленью, факирством и сонной одурью. А самого доктора, который впервые за долгие годы появился в палате № 6, гневно клеймит: «Проклятая гадина!», «Вор!», «Шарлатан! Палач!».
Но
