Если хочешь, она разложит тебе карты Таро.
– Можно мне уйти? – спросил он.
– Не груби.
– Я не смогу больше ничего ни съесть, ни выпить. И я почти уверен, что мое лицо деформировалось навсегда от всех этих улыбок.
– Ну, это только к лучшему, – ответила она и погладила его по щеке. – Возьми чашку кофе, положи сладостей на тарелку и так и ходи. Женщины не могут успокоиться, если видят мужчину с пустой тарелкой.
– Можешь хотя бы попросить старую мисс Эльвиру, чтобы она перестала просверливать глазами мне затылок?
– Расслабься. Скорее всего, она просто читает твои грязные мыслишки, – сказала Джейми, чмокнула его в щеку и снова ушла.
Время шло, и Демарко все больше уставал, в то время как Джейми, наоборот, становилась все энергичнее. Где-то в восемь вечера она нашла его спящим в кресле в гостиной. Она встала возле него на колени и прошептала в ухо:
– Вставай-вставай.
Он дернулся, заморгал и осмотрелся по сторонам.
– Прости, – сказал он ей.
– Ничего страшного. Ты долго вел машину, а теперь еще и это. Ты хорошо справился, солдат.
– Тут что, – снова заморгал он, – кроме меня все на амфетамине?
– Мама настаивает, чтобы мы ночевали здесь, – сжала она его руку, – но остались только надувные матрасы в подвале. Почему бы тебе не улизнуть и не пойти обратно к фургону? У нас завтра здесь будет бранч, а потом мы поедем на похороны.
Он подумал о том, что ему придется провести ночь без нее, и широко раскрыл глаза.
– Не переживай, – прошептала она. – Я не долго.
– Я не хочу, чтобы ты одна шла обратно в темноте, – он сел в кресле ровнее.
– Ну что ты, – сказала она. – Я захвачу биту. Я могу о себе позаботиться, ты же знаешь.
Он сам удивился, что ответил ей вслух:
– Но я не хочу, чтобы это было необходимо.
Она нагнулась к нему и прикоснулась своей щекой к его:
– Видишь, как хорошо это на нас повлияло? Ты уже часть семьи.
– И меня даже не заставили съесть хаггис, – заметил он.
– Пока что.
Глава двадцать третья
В ту ночь он долго лежал без сна, скорее чувствуя, чем думая или вспоминая события предыдущих дней: некоторые приятные, некоторые неловкие, но в основном пустые и лишенные смысла. Что такого важного он сделал за эти дни?
Он порылся в памяти, чтобы найти свое последнее осмысленное действие. Тогда он считал, что отказаться от своей униформы и связанных с ней обязанностей – это значимый поступок, но теперь понял, что все как раз наоборот. Это стало уходом от единственного остававшегося определения того, кем и чем он являлся, капитуляцией перед бессмысленностью.
Сейчас он просто плыл по течению, едва ли лучше, чем труп в реке. Физически труп сохранял все признаки жизни, мог улыбаться, есть, заниматься любовью и… нет. Стоп.
