style="font-size:15px;"> Она услышала, как задняя дверь распахнулась на кожаных петлях, и поняла, что на пороге стоит Гэз и смотрит на нее из-под полуопущенных век. Что его лишенные пальцев руки подергиваются, а костяшки на кулаках ярко алеют – и это следы от зубов и костей.
Она знала, что он каждую ночь убивает людей – только чтобы не убить ее. Знала, что это она – причина всех смертей. Каждое убийство – лишь замена тому, чего Гэзу хотелось бы совершить на самом деле.
Она услышала, как он шагнул во двор.
Встала, отряхнула выпачканные золой руки о фартук, обернулась.
– Остатки завтрака, – пробормотал он.
– Что?
– В доме полно мух, – пояснил он, застыв на месте, как если бы окаменел от солнечного света. Налитые кровью глаза метались по двору, словно в надежде сбежать из головы и спрятаться. Вон под тем камнем, или под той выбеленной солнцем доской, или под кучей отбросов.
– Ты небрит, – сказала она. – Согреть воды?
Безумные глаза метнулись к ней – но там им спрятаться было негде, так что он снова отвел взгляд.
– Не прикасайся ко мне!
Она представила себе, как держит в руках бритву, как подносит лезвие к его горлу. Как сквозь взбитую пену текут первые ручейки, как под рукой колотится пульс.
– Что ж, – сказала она, – под бородой не видно, как ты похудел. Во всяком случае, с лица спал.
Он угрожающе улыбнулся.
– А тебе, жена, так что, больше нравится?
– Нет, Гэз, просто ты выглядишь иначе.
– То есть ничего не может нравиться больше или меньше, когда тебе просто наплевать, так?
– Я такого не говорила.
– А чего тут говорить-то? И зачем ты все камнями выложила? У нас тут лучшие грядки были.
– Просто захотелось, – ответила она. – Будет место, чтобы присесть, отдохнуть. За овощами присмотреть.
– Не то разбегутся?
– Нет, мне просто нравится на них глядеть.
Они ни о чем не спрашивают. Да и просят немногого. Разве что чуть-чуть воды плеснуть. И чтобы сорняки солнца не закрывали.
У них не бывает подозрений. И они не думают о том, как меня убить.
– Чтобы ужин к закату был готов, – объявил Гэз, срываясь с места.
Она смотрела ему в спину. Под ногтями темнели полумесяцы комковатой золы, будто бы она разгребала руками погребальное кострище. Что она, собственно, и сделала, только Гэзу о том знать не нужно. Ему вообще ничего знать не нужно.
Будь овощем, Гэз. Ни о чем не беспокойся. Пока не наступит пора урожая.
Вол, тот был слишком туп, чтобы беспокоиться. Если бы не изматывающие нагрузки и достающиеся время от времени пинки, он был бы вполне доволен собственным существованием, навсегда налаженным порядком, в котором день сменяется ночью, ночь – днем, и так раз за разом до бесконечности. Все, что требуется, это изобилие пищи и жвачки, время от времени глотнуть воды и лизнуть соли, а всех кровососов этого мира – мух,
