сырое красное мясо. Она гнила заживо.
Вот-вот настанет время, когда ей придется снова спрыгнуть вниз и вылезти из-под фургона, чтобы встретить забытье лицом к лицу. Жалости в его глазах она не увидит – не то чтобы у него были глаза, – лишь безразличие, которое и есть обратная сторона мироздания, та, видеть которую не хотел бы никто. Оказаться лицом к лицу с хаосом и есть подлинный ужас, все остальное – лишь его оттенки и вариации.
Когда-то я была ребенком. Я уверена. Ребенком. От тех дней у меня осталось лишь одно воспоминание, одно-единственное. Я стою на голом берегу широкой реки. Небо надо мной безупречно синее. Через реку переправляются олени, их тысячи, десятки тысяч.
Я помню их задранные к небесам морды. Помню, как слабейших пихают, затаптывают, как они исчезают в мутном потоке. Позже трупы всплывут ниже по течению, где их уже поджидают коротконосые медведи, волки, орлы и вороны. Но я стою на берегу с остальными. Отец, мать, быть может, братья и сестры – просто остальные, – а я не отрываю глаз от огромного стада.
Идет сезонная миграция, и этот брод – лишь один из многих. Зачастую олени меняют свои маршруты. Но реку пересечь все равно нужно, и животные будут все утро бродить по берегу, а потом все разом кинутся в реку, наводнят ее собою, волной из плоти и шкур, из звучных вдохов и выдохов.
Животные, и те встречают неизбежное без всякой охоты, но единственной возможностью перехитрить судьбу сейчас кажется многочисленность, и вот каждая отдельная жизнь отчаянно бросается в ледяной поток. «Спаси меня!» Это читается в глазах любого оленя. «Спаси меня, а уже потом – остальных. Спаси, позволь мне жить. Даруй мне этот миг, этот день, этот год. Обещаю блюсти все законы своего рода…»
Она помнила этот единственный эпизод из своего детства, помнила то чувство благоговения, что вызвало в ней зрелище, дикая природная мощь, явленная в ней воля, несокрушимая в своей откровенности. И еще помнила тот ужас, что тогда испытала.
Олени – это не просто олени. А переправа – не просто переправа. Олени – это сама жизнь. Река – это изменчивый мир. Жизнь плывет через него, отдаваясь на волю течения, плывет, тонет, побеждает. Жизнь способна задавать вопросы. Жизнь – в иных случаях – даже способна спросить: как так вышло, что я вообще способна спрашивать? И еще: как вышло, что я верю, будто ответы хоть что-то значат? В чем смысл этого обмена, этого драгоценного диалога, если истина неизменна, если одни продолжают жить в то время, как другие тонут, если на следующий год придут новые олени, а старые уйдут навсегда?
Истина неизменна.
Каждой весной, в пору миграции, река переполняется. Под ее поверхностью клубится хаос. Это худшее время года.
Смотрите же на нас.
Ребенок не хотел смотреть. Ребенок расплакался и бросился прочь от реки. Братья и сестры кинулись следом, быть может, они смеялись, не понимая ее страха, ее отчаяния. Кто-то точно побежал за ней. И смеялся – если только это не
