и, кроме того, Люда чувствовала, что Иру мучает, влечет желание. Вернее, не мучает, а полностью совпадает с ее детской волей. Оттого и глаза у нее были такие устремленные.
Наконец, когда играть кончили, Ира тут же подошла к Люде.
– Какая ты толстенькая, Ира, – проговорила Люда, – вредно так много есть.
– Почему ты не со мной? – прямо спросила Ира.
– Ты опять за свое?
– Почему ты не хочешь со мной быть?
– Ты понимаешь, что говоришь?!
– Эх, скорей бы мне стать взрослой и жить по-своему. Никак не дождусь.
Человек, который катался по земле, пытаясь уловить свое бытие, теперь уже сидел на траве и с умилением глядел в одну точку. В то же время было такое впечатление, что он потерял что-то, и вид его был взъерошенный и лихой.
– Ира, скажи, почему ты оплевала крест?
– Я тебя заметила давно, – спокойно ответила Ира, не обращая внимания на ее слова. – Какое у тебя нежное тело, не у всех такое бывает. Почему так? Отчего у тебя такое?
– Что ты мелешь? У всех женщин такое.
– Нет, у тебя особенное, – сурово сказала Ира и вдруг погрозила ей пальцем.
– Ира, покажи-ка мне свои ладошки, обе.
Ира пристально, как-то не по-детски, взглянула на нее.
– Гадать? Не хочу.
– Почему?
Ира замолчала. И вдруг спокойно, неуклюже повернулась к Люде.
– Если будешь со мной, то…
– Ирка, молчи, молчи, дура… плохи твои дела, хочешь я тебе помогу, съезжу с тобой… Ведь что творилось ночью у вас!
Ирины глаза вдруг расширились от страха. Она неожиданно вспотела.
А вдали, в закутках, уже тихо кувыркался Мефодий. Наступило долгое молчание. Вскоре страх у Иры исчез. Она присела на скамейку, рядом с Людой, и замерла. Вся ее поза теперь выражала бесконечное внутреннее сладострастие. И даже тело чуть колебалось в такт этому сладострастию. Но взгляд был суров, не нежен.
– Смотри, девочка! – вдруг повинуясь какому-то голосу, воскликнула Люда и встала со скамейки.
Мяч покатился по траве, тронутый ее ногой. Люде стало страшно. А Ира уже смотрела куда-то вдаль, в сторону.
Люда тихонько ушла.
На другой день она решила покинуть свой дворик и съездить в Москву, в центр, к «своим». Люда сначала поехала на трясущемся трамвайчике; проезжая мимо кладбища, она заметила спешившую Анастасию Петровну, всю в черном, словно та была монашка теней.
«Свои» были разбросаны по всей широкой матушке-Москве, а ведь раньше все сосредотачивалось в центре. Там и сейчас оставались многие…
Приехав, она решила завернуть в тихие арбатские переулочки; там были два великих «гнезда», две квартиры, два «центра», где собирались новейшие искатели Вечности.
На одной из них собирались она и ее друзья. Они были связаны с индуизмом, с концепцией Атмана, высшего бессмертного «Я», заложенного в человеке, которое не
