Витек определенно талантлив, – раздался голос слева. – Конечно, у него нет этой… сверхдостоевщины, но все же для начала очень недурно… даже блистательно.
Наконец Люда, повинуясь новому порыву, отвела в сторону Костю и рассказала ему об Ире – он, Костя, великий «соединитель», подумала она, он проникает во все кружки, самые странные, и может посоветовать по большому счету…
Костя спокойно выслушал ее и после молчания, которое вошло в нее как метафизический подарок, вдруг сказал:
– Думаю, что найду такого человека, который мог бы ей помочь… Вполне вероятно… А может быть, сейчас махнем к Петру? Что-то здесь слишком шумно. Отсидимся за чаем.
Люда согласилась. Правда, расставаться со всеми было жалко, и вместе с тем Люде хотелось побыть в спокойствии. После бесконечных поцелуев, вздохов, как будто прощались на полмесяца, а не всего на несколько дней, Люда выбралась на улицу вместе с Костей…
…Петр быстро впустил своих экзотерических друзей к себе в квартиру; идти пришлось мимо комнат родителей, которые добродушно-недоброжелательно относились к знакомствам своего сына, астронома по специальности.
– Буржуазны, как Эйфелева башня, – шутил о них Петр.
Ритм отключений сразу увел всех троих.
Разговор заметался от совершенно сумасшедших и диких историй, случившихся с разными людьми, до утонченных нюансов, связанных со спонтанной реализацией абсолютного «Я».
В «историях» же всегда был заложен смысл, тайно-невероятный смысл, далекий и от логики, и от добра и зла, и от всего «человеческого», тайный смысл, превращающий эти истории в какой-то космологический бред, как будто такие случаи словно специально подкидывались нашим героям.
Одна история, впрочем, не такая уж значительная, почти обыденная, совсем умилила Люду.
Речь шла о малыше из дома, где жил Петр, мальчике, который хотел покончить самоубийством, и падал для этого с низкого второго этажа, но таинственным образом не повреждался. В течение месяца раза два-три в неделю он так упорно падал, точно в заколдованном круге, будучи не в силах добиться своего, пока секрет его не открылся. Один мальчуган с соседнего двора так и прозвал его потом: «павший ангел» – и эта кличка прилепилась к нему. Но после всей этой истории он вдруг стал необычайно умнеть, словно ум для него оказался формой его любимого занятия: самоубийства…
А потом дух ее возвращался к бытию, к тому бытию – высшему – такому неуловимому, такому сладостному и вечному, точно бездна, скрывающаяся за формулой «Я есть Я»!
И вместе с тем все время в сознании Люды мелькали загадочные картины, провалы, нет, судьба Иры немного отодвинулась, но вдруг возникли на первом плане все наиболее невероятные личности или «существа» ее последних встреч: Мефодий, «Настенька» и один их непонятный «знакомый», затмивший все приходившие ей на ум. И слышались, вспоминались намеки на его «логово», на каких-то странных созданий там…
На волнах всех этих бесед, внутренних намеков, надежд, воспоминаний
