общаясь с тенью уже не существующей на земле Иры.
– Что за пир там, – ни с того ни с сего подумала Люда. Зажгла папироску.
Вдруг свет в комнате Иры погас, и потом хлопнула дверь где-то в пасти подъезда. Через секунды у парадного входа оказался сам Мефодий – веселый, с чуть раскоряченными ногами, и весь как будто светящийся, белый. Его фигура теперь уже не виделась черной сгущенной тенью и меньше пугала. Влекомая, Люда вдруг бросилась к нему. Мефодий чуть отпрыгнул от нее в сторону.
– Это я, Фодя! – дрожащим голосом произнесла Люда. – Не спится что-то. Посидим на скамейке!
Огонек ее папироски метался во тьме – так беспокойна была рука, державшая ее.
Мефодий прыгнул еще раз, но потом вдруг согласился, наклонив к ней голову, казавшуюся теперь человеческой.
– Ишь, полуношница, – пробормотал он.
И они мирно сели на скрытую за деревьями скамейку.
– Где ты был, у Иры? – вдруг прямо спросила Люда.
– Ты видела? – проговорил Мефодий.
– Да так… Случайно. Издалека. Не знаю, что и видела.
– Далеко Ира, далеко от нас…
– Как?!
– Как хошь, так и знай. Ласки, ласки она теперь не понимает, вот что, Люда, – и Мефодий притих. Глаза его смотрели ошарашенно и из другого мира, как будто сознание его было наше и в то же время не наше.
Люда вдруг почувствовала, что он не хочет ничего говорить и она не узнает, зачем он полез к Ире.
Мефодий запел. Пел он тихо, по-сельскому, и что-то человеческое было в его пении, но тут же простанывали и иные, странные, мокро-охватывающие, лягушачьи голоса. И у нее возникло желание поцеловать или хотя бы обнять его. Она тихонько протянула руку и получилось, что она обнимает его. Мефодий же по-своему дремал в этих осторожных объятиях, пел и смотрел в одну точку, додумывая свою тоску.
Так и сидели они вместе, полуобнявшись: она, человек, и он, в некотором роде другое существо.
Люда ощутила уютность и не удержалась:
– А как же Ира-то, Ира?! – спросила она по-бабьи.
– Чаво, Ира? – внезапно сказал Мефодий. – Удушили ее, вот и все. Я малость предчуял заранее.
– Что?! Да ты с ума сошел, Фодя! – вскрикнула Люда, но внутри ее что-то екнуло, и холодно-пустой ужас за Иру прошел от сердца вниз к животу. – Не может такого быть, ты что-то путаешь и мудришь.
– Возможно, я и мудрю, Люда, – мирно согласился Мефодий. – Главное, чтоб она теперь умудрилась. Для вас она, может быть, и мертвая, но для нас живая.
И Мефодий потом закрутил такое загадочное, что Люда чуть-чуть успокоилась, ибо хотела успокоиться. «Наверное, это намеки на иное», – подумала она. Но в сердце было тревожно.
Вдруг недалеко раздались торопливые шаги. Два человека, мужчина и женщина, появились во дворе с улицы, о чем-то оживленно разговаривая. Женщина даже махала руками.
– Возвращаются, –
