чтобы уйти.
– Когда? – вдруг спросила она.
Я оглянулась:
– А можно прямо сейчас?
– Я сейчас кое-чем занята…
Миссис Густафсон произнесла это живо, словно была президентом и должна была поскорее вернуться в свою спальню.
– Я пишу сочинение, – напомнила я, потому что школа занимала место сразу после Бога, страны и футбола.
Миссис Густафсон надела туфли на высоком каблуке и схватила ключи. Я следом за ней вышла на крыльцо, и она заперла дверь. Она была единственным человеком во Фройде, который это делал.
– Ты всегда врываешься в дома к людям? – спросила она, когда мы пересекали лужайку.
– Обычно они сами выходят, – пожала я плечами.
В нашей гостиной миссис Густафсон сначала сложила ладони вместе, а потом безвольно уронила руки. Ее взгляд скользнул по ковру, по диванчику у окна, по семейным фотографиям на стене. Ее губы шевельнулись, собираясь что-то сказать, возможно: «Как у вас мило», как сказали бы другие леди, – но потом ее челюсти крепко сжались.
– Добро пожаловать, – произнесла мама, подавая на стол блюдо с шоколадным печеньем.
Я жестом пригласила нашу соседку сесть. Мне и себе мама поставила простые кружки, а миссис Густафсон – свою любимую чашку. Я наизусть знала ее историю. Много лет назад, когда миссис Иверс отправилась в Англию на экскурсию по замкам, папа дал ей денег, чтобы она купила для мамы красивый фарфоровый сервиз. Но фарфор был очень дорог, и миссис Иверс вернулась с одной только чашкой и блюдцем. Боясь, что фарфор может разбиться, она все время трансатлантического перелета держала чайную пару на коленях. И мне казалось, что тонкая чашка, разрисованная изящными голубыми цветами, явилась из каких-то лучших мест. Более утонченных. Как миссис Густафсон.
Мама разлила чай, и я нарушила молчание:
– Что самое лучшее в Париже? Правда ли, что это прекраснейший в мире город? И каково это – вырасти там?
Миссис Густафсон ответила далеко не сразу.
– Надеюсь, мы вас не слишком утомляем, – негромко произнесла мама.
– В последний раз мне задавали разные вопросы, когда я устраивалась на работу во Франции.
– Вы волновались? – тут же спросила я.
– Да, но я выучила все книги наизусть, пока готовилась.
– Это помогло?
Она печально улыбнулась:
– Всегда есть вопросы, на которые ты не готов ответить.
– Лили не станет задавать такие вопросы.
Мама обращалась к миссис Густафсон, однако ее предостережение касалось меня.
– Что самое лучшее в Париже? Это город читателей, – сказала наша соседка.
Она пояснила, что в домах ее друзей книги были так же важны, как мебель. Она проводила летние дни, читая в зеленых городских парках, потом, когда с приближением холодов пальмы в горшках в таких местах, как сады Тюильри, уносили в оранжереи, она всю зиму сидела в библиотеке, устроившись
