любую минуту воронье испражнение может упасть на голову, – вставил костлявый покупатель, суетливо втянул голову в плечи, будто это испражнение уже шваркнуло ему на темечко, прилипнув к реденьким волосикам.
– Помните, что сказал Философ? – подала звонкий голос худенькая старушка с мелкими морщинами на лице и с проседью в гладко причесанных волосах, неподвижно и чуть отстраненно от всех стоявшая возле кассы. Чистенькое старенькое платьице обтягивало ее хоть немолодую, но складную фигуру, подчеркивая то, что эта особа, вероятно, была в свое время довольно привлекательной. И, без сомнения, такие ловеласы, как Лугатик, пчелиным роем кружили возле нее, а она отщелкивала их по одному без всякого сожаления, зная наверняка, что этот рой будет жужжать вокруг нее до тех пор, пока огонь играет в молодом теле.
Вся очередь закивала в ответ и загудела, хотя старушка еще не закончила фразу, но очередь торопливо опережала, дабы было понятно, что никто из присутствующих не забыл слова Философа. А она с пафосом вскинула острый подбородок и певуче повторила утверждение Философа:
– «Настоящее дерьмо не пахнет».
Лугатик задергался, согнутый, зажатый и придавленный жесткими лапищами сине-желтых охранников, повернул лицо к старушке:
– Пахнет, пахнет, – выдохнул он ей, никак не улавливая смысла разговора. – Всякое пахнет! Окунуть бы вашего Философа головой в него, послушал бы я потом, что он запоет.
– У ворон нет мозгов, – возгласила старушка, с антипатией глянула на круглый затылок Лугатика и чистым звонким голосом продолжила: – Там, где они летают, мозги не нужны. Велик Философ, потому что Велик. – Она вскинула палец и продолжила незаконченную фразу Философа: – «Пахнет только дерьмовое дерьмо!»
– Да, да, да, – подхватили остальные.
Лугатику показалось, что разговор мог идти о нем, ведь именно вокруг него затеялась возня. Вот только причины никакой не видел. Все в тумане, как в истории с Карюхой. Мысль о Карюхе прошлась против шерсти. Кажется, с ним может произойти подобное. Наверно, просто отлавливают по одному. Лугатик снова дернулся, пытаясь распрямиться, но это не удалось, два щекастых охранника знали свое дело крепко. Было больно, заскрипел зубами. Все было паршиво. Не везло сегодня Лугатику, явно не везло. Не его был день. Куда ни кинь – не его. Сначала получил по загривку на тротуаре, теперь здесь скрутили, как последнего идиота. Те, кто только что славно улыбался ему в лицо, сейчас ядовито щурились, поливая откровенным презрением. Все было скверно, не удавалось вникнуть в ситуацию, а без этого невозможно найти выход из положения.
В двери, пятясь, втерлись двое в полицейских формах. Один со свежей стрижкой щеголеватого вида, на другом форма висела мешковато, как на корове седло. Щеголеватый выпячивался задом, играя лопатками, мешковатый вразвалку мешкал. Толпа возле кассы загудела, одни замахали руками, другие показывали на Лугатика. Прыщеватая женщина в белоснежной юбке кудахтала, как курица.
