любят своих мужей. Она не сходила с ума по нему. В определенном смысле все эти годы она воспринимала его как нечто должное. Она полагала, что он достаточно любит ее, чтобы не изменять. По крайней мере, она воображала, что он настолько занят более серьезными вещами, что никакие мелочные связи, вроде указанных в письме, не могут нарушить его душевный покой или отвлечь от продолжения удачной карьеры. Очевидно, это оказалось неправдой. Но что ей делать? Что сказать? Как ей следует действовать? Ее далеко не блестящий ум был небольшим подспорьем в такой критической ситуации. Она плохо представляла, как строить планы на будущее или бороться за свои интересы.
Заурядный ум в лучшем случае способен на мелкие планы. Он похож на устрицу, или, вернее сказать, на двустворчатого моллюска. Его узкий сифон мыслительных процессов вынужден процеживать бескрайний океан фактов и обстоятельств, но он улавливает так мало полезного и работает так слабо, что основная масса причин и следствий остается непотревоженной. Никакие жизненные премудрости не доходят до восприятия. Все жизненные бури остаются незамеченными, не считая случайных столкновений. Когда грубый и недвусмысленный намек, каким было это письмо, неожиданно всплывает посреди мирного течения жизни, начинается большое волнение и смятение жизненных процессов. Сифон не работает как следует. Он вибрирует от страха и расстройства. Шестеренки его механизма скрежещут от попавшего в него песка – и жизнь, как это часто бывает, либо идет по кривой дорожке, либо прекращается.
Миссис Каупервуд обладала заурядным умом. Она ничего не знала о настоящей жизни, и жизнь ничему не научила ее. В солоноватых водах ее мыслительных процессов бурные реакции были невозможны. Она не была живой в таком же смысле, как Эйлин Батлер, но считала себя вполне живой. Но это была иллюзия. Она была очаровательной, если вы любите безмятежность. Она не была обаятельной, блестящей или властной женщиной. Фрэнку Каупервуду с самого начала следовало спросить себя, почему он хочет жениться на ней. Он и сейчас не делал этого, так как не считал разумным рассуждать о прошлых ошибках или неудачах. По его мнению, такие сожаления были бесплодными. Он смотрел в будущее, его мысли были обращены в будущее.
Но миссис Каупервуд по-своему была глубоко расстроена и ходила по дому, размышляя и чувствуя себя несчастной. Поскольку в письме предлагалось «убедиться самой», она решила выждать. Нужно обдумать, как проследить за домом. Фрэнк ничего не должен знать. Если это окажется Эйлин Батлер – хотя нет, этого не может быть, – то она все расскажет ее родителям. Впрочем, она не хотела подставлять себя под удар. Она решила как можно лучше скрыть свои чувства за обедом, но Каупервуд так и не пришел. Он так был занят переговорами с разными людьми, так долго совещался с отцом и другими, что она почти не видела его ни вечером в понедельник, ни на следующий день, ни еще несколько дней.
Во вторник в половине третьего он назначил встречу со своими кредиторами, а в половине
