со своим отцом и заснул, а отец решил его не тревожить, так что надо просто уйти».
Вик отмахнулась от этой мысли, как могла бы отмахнуться от слепня. С этой мыслью было что-то не так. Такой мысли нечего было делать у нее в голове, и она не знала, как она туда попала.
Мост «Короткого пути» доставил ее сюда, чтобы найти Призрака, дурного человека, причинявшего вред людям. Она искала неприятностей, а мост никогда не приводил ее не туда. За последние несколько минут воспоминания, которые она подавляла на протяжении многих лет, прихлынули обратно. Мэгги Ли была реальной девушкой, а не грезой. Вик действительно выехала на своем велосипеде и забрала браслет матери из закусочной «Террис»; это не воображалось, но осуществлялось.
Она постучала по стеклу. Ребенок не двинулся. Он был моложе ее, лет двенадцати или около того. Над верхней губой у него чуть виднелась темноватый пушок.
– Эй, – окликнула она его вполголоса. – Эй, малыш.
Он пошевелился, но лишь затем, чтобы перекатиться набок, так что она перестала видеть его лицо.
Вик попробовала дверцу. Та была заперта изнутри.
Рулевое колесо располагалось с правой стороны автомобиля, с той, где она и была. Боковое окно водителя было почти опущено. Вик стала к нему пробираться. Между автомобилем и сваленными у стены вещами места было мало.
Ключи были вставлены, автомобиль расходовал заряд аккумулятора. Панель радиоприемника освещалась каким-то радиоактивным оттенком зеленого. Вик не знала, кто сейчас пел, какой-то старый пижон из Вегаса, но песня снова была о Рождестве. Рождество удалилось в зеркале заднего вида почти на четыре месяца, и в рождественской музыке, когда на дворе стояло едва ли не лето, было что-то ужасное. Что-то вроде клоуна под дождем, смывающим с него макияж.
– Эй, малыш, – прошипела она. – Эй, малыш, проснись.
Мальчик слегка шевельнулся, а потом сел и повернулся к ней лицом. Увидев его лицо, Вик едва сдержала крик.
В нем не было ничего похожего на то лицо, что она видела через заднее окно. Мальчик в автомобиле, казалось, был на пороге смерти… или по другую его сторону. Лицо у него было лунно-бледным, за исключением глазных впадин, имевших цвет синяков. Под кожей ползли черные, отравленные вены, наполненные словно бы чернилами, а не кровью, и выступавшие болезненными ветвями в уголках рта и глаз и на висках. Волосы у него были цвета морозных узоров на оконном стекле.
Он моргнул. Глаза были блестящими и любопытными – единственное, что казалось в нем полностью живым.
Он выдохнул белый пар. Как будто сидел в морозильной камере.
– Ты кто? – спросил он. Каждое слово сопровождалось новым облачком белого пара. – Тебе здесь нельзя.
– Почему тебе так холодно?
– Мне не холодно, – сказал он. – Тебе надо уйти. Здесь небезопасно.
Его дыхание порождало пар.
– О Боже, малыш, – сказала она. – Давай-ка
