в клёпаной коже и тому подобном, который Ватти и изображал из себя, пиво пил, рыгал, иногда что-нибудь типа «хау ду ю ду» произносил. А вечером якобы концерт должен был происходить, где Ватти с литовскими панками собирался джемовать… Так вот, Вервяклис стал мне звонить, истерически хохотать, взахлёб рассказывать о Ватти – какой, мол, это клёвый чувак, братан и прочее. Ну, я, соответственно, поверил и всем тут же эту информацию и передал. Впоследствии оказалось (Сергеев, наш бывший «дорожный менеджер», ездил в Вильнюс, встречался с «потерпевшим» и всё досконально расследовал), что бедный Вервяклис пошёл вечером на мифический концерт Ватти – оного, разумеется, не обнаружил, ибо ДК, в котором всё должно было происходить, был закрыт и более того – заколочен. Вервяклис, не мудрствуя лукаво, стал ломать двери, кричать, что, мол, «Punk’s not Dead!», «Exploited давай!» и проявлять прочее игнорирование реальности – приехали менты, посмотрели на него, призадумались – и отправили в психушку, где Вервяклис после инсулина там… галаперидола и тому подобного несколько пришёл в себя через пару месяцев. Вот такая история о концертах Exploited в Вильнюсе. Согласись, что красиво!
С.: Красиво!
Е.: А то, что армия мне после 8-го класса грозила… так это факт. Я в школу поздно пошёл – болел… и не хотел. А вообще глупейшее интервью вышло – глупейшее до такой степени, что даже хорошо. Коля Мейнерт – хороший очень человек, но имеет скверное свойство всё воспринимать через этакую супрематическую социально-политическую призму. Мы с ним часов пять говорили о том, что для меня тогда имело (да и имеет) первостепенный смысл – вместо всего этого он помещает самое начало разговора – его как бы вступление, где повествуется о КГБистских гонениях и тому подобной романтике. Как будто это имеет хоть какой-либо смысл сейчас! Все мои политические приключения породили в лучшем случае сериал этаких «песен протеста» типа «КГБ-рок», «Новый 37-й», «Анархия», «КГБ» и др. А это, надо признаться, отнюдь не самые ценные мои сочинения.
С.: Для него так, возможно, что и самые ценные.
Е.: Ну и что же тогда получается? Вот и говори после этого… Ведь вроде взрослый человек, а всё воспринимает как цацки какие-то! Впрочем, там, где он живёт, всё так, может быть, и есть. Игрушечная страна, игрушечные понятия… А всё оттого, что об искусстве, о творчестве берутся судить люди, не писавшие ни единой песни, ни одного стиха, ни одной картины!! Кто может судить о Ван Гоге? Только какой-нибудь Босх… или там… да хотя бы и Глазунов! Кто может писать о Янке? Я могу писать, Жариков, Плюха… Но ведь пишет всякая сволочь! Липницкие всякие, какие-то, сука, Мальцевы… или кто там эту херню в «Комсомольской правде» родил? Я не хочу обидеть Колю Мейнерта, он очень хороший человек, и я очень хорошо к нему отношусь, но, мне кажется, он занимается… не своим делом. Ему бы о политике статьи писать, о социологии. К року он отношение имеет… ну… самое минимальное. Самое плохое то, что все статьи так или иначе – я это совершенно твёрдо и ясно ощущаю – влияют неотвратимо на происходящее. Это действует как магия. Напишет какой-нибудь пидор какую-нибудь статейку – и пошло-поехало. Это формирует – зычно выражаясь – и народное сознание,
