Кажется, что он очень даже доволен сложившейся ситуацией, с чем не могу согласиться я.
– Предлагаю помолиться и поужинать, – говорю я, на что мама щурится и закатывает глаза, переводя их с отца на меня и обратно.
– Спасибо, Господи, что у нас такая потрясающая мама, – соглашается отец, – её ужины – дары небес, аминь.
– Аминь, – стараюсь содержать смех и поддерживаю его исповедь.
Мама ещё несколько секунд пристально наблюдает за нами, но сдаётся, приступая к еде. Я же в свою очередь пинаю Эйдена по ноге и взглядом говорю то, что готов придушить сразу после ужина.
Собственно, так и выходит.
Покидаю кухню следом за ним и за первым поворотом даю подзатыльник.
– Я прибью тебя.
– Удачи! – восклицает он, и воодушевлённо сматывается наверх.
Не в моём интересе позволить ему смыться чистеньким, поэтому устремлённо несусь за братом и беру в плен его голову между бедром и локтем, начав кулаком магнитить копну каштановых волос.
– Будешь балаболить, будем прощаться, – усмехаюсь я.
– Будешь косячить, будешь получать от мамы, – гогочет он, выкручиваясь из моей хватки.
– Мне двадцать два, мелкий, мама не выпорет меня, а вот тебя – да.
– За мной нет грешков.
– Да? А что это тогда за кучка недоумков, с которыми ты тусуешься после школы?
– Это мои друзья, придурок.
Эйден резко ставит подножку и подхватывает мою ногу, поднимая её вверх, из-за чего мы оба громко смеёмся и валимся в коридоре, не дойдя до комнаты. Спустя полминуты, понимаю, что братишка ловкий гадёныш, легко выворачивающийся из моих рук. Этому его научило время и детство, когда мы любили состязаться за любую вещь: будь это конфета или что-то из одежды. Понимание приходит не сразу, но по этикетке на его затылке успеваю прочитать свои инициалы.
– Это моя толстовка, засранец, – смеюсь я, выворачивая его руку за спину, но Эйден успевает вырваться и двинуть мне в бок.
– Этот дом теперь моя территория, – самодовольно заявляет он. – Это была твоя толстовка.
– Скажи об этом отцу.
Ещё один резкий поворот, и снизу теперь я. Хватаю его лодыжку и сбрасываю с себя тушу, отпихнув в сторону.
– Какого хрена ты рылся в моей комнате?
– Это уже не твоя комната, – улыбается он. Блеск его ореховых глаз отражает внутреннее веселье.
– Это всё ещё моя комната, мама будет только рада, если я вернусь назад.
– Ма-а-ам!? – громко тянет Эйден.
– Что? – спрашивает её голос снизу.
– Ты будешь рада, если Мэйс свалит нахрен из штата? – смеётся этот гад, за что получает от меня хороший подзатыльник.
Мама ничего не отвечает, зато я слышу смех отца, чему улыбаюсь подобно идиоту. Она наверняка попросила нас заткнуться и пожить в мире и гармонии хотя бы пять минут. Конечно, она в ней и живёт, но не тогда, когда мы находимся в одном доме. До девятнадцати лет
