Ждал решения. Мне уже было плевать, переспали они или нет, хотелось выпить еще.
– Нет, я не уйду от тебя, – сказала моя девушка.
Она разочаровала меня, она меня обрадовала.
Весну и лето пережили размеренно, я немного снимался, немного подрабатывал курьером, написал легкую повесть «Третья штанина» (ее скоро опубликуют в журнале «Нева») и пару рассказов. Больше ничего не произошло, не считая того, что я пробовал поступить на режиссерский факультет, где режиссер Масленников (автор культового «Шерлока Холмса») и его коллеги хвалили мою работу, но на собеседовании сказали, что лучше мне быть писателем, потому что я ничего не понимаю в визуальном искусстве.
Ничего не случилось за лето, можно так сказать, не считая этого провала и одного случая – маленького приключения, начавшегося на следующий день после моего дня рождения.
Сигита уехала к маме, а мы с Михаилом Енотовым уже опохмелились, прикупили несколько баллонов «Липтон Айс Ти Жигулевского» и вышли покурить на лестничной площадке.
Там мы встретили калмыка в два метра ростом и с широченными плечами. Лицо у него было совершенно доброе и даже блаженное, одет он был в кожаную косуху, под которой была тонкая рубашка, сквозь которую просвечивали мускулы, и узкие синие джинсы. Он стоял там один, в алкогольном или наркотическом ступоре, и мычал в стену из Цоя:
– Я из тех, кто каждый раз уходит прочь из дома около семи утра…
– О, привет, – сказал я, так как был в этом похмельном состоянии открытого разума. – Похоже, тебе надо немного старого доброго пенного пивка.
Вдруг калмык очухался, завертел головой, как будто услышал шум разрывающейся гранаты, и резко спросил:
– Кто мне говорит?! – но тут же заметил нас, двух мутноглазых юродивых мальчуганов, и по-доброму улыбнулся, как будто узнав знакомых, и со своей высоты сказал:
– Здорово, мужики.
– Пенного пивка, – повторил я, ощутив вкус во рту.
Мы выкинули бычки в одну из коробок из-под кинопленки, которые тут заменяли пепельницы, и пошли в свою комнату уже втроем.
У калмыка, казалось, было раздвоение личности. Вот он сидел, разговаривал с нами на тему секса и онанизма, похмельных озарений и запойных погружений в нирвану, прихлебывая пиво из чайной чашки, и говорил:
– Да, если скуришь пачку в день, то сперма становится желтой и пахнет жесть. – Заливаясь детским румянцем, довольный, что можно говорить на табуированную тему. Но стоило отвлечься от него, начать нам говорить между собой, как калмык выпадал в какой-то иной мир, отрешался, терял с нами связь, и, когда комната вновь возникала перед его взором, он хватал кого-то из нас или шкаф и орал:
– Раз! Два! Отставить!
– Ты че голосишь? Чего хочешь?
– А ты чего хочешь? – он притянул мою голову к своему уху. – Слухаю тебе внематочно!
– Ты че, на войне что ли? – спросил я. – Давай потише.
– Чем занимаешься вообще? Кем работаешь? – спросил Михаил
